Но выходили все новые неудачники, а Хирамэ среди них не было.
«А вдруг… — Сердце Одзу заколотилось, точно это ему приходится держать экзамен на физическую готовность, — вдруг он как-то ухитрился обвести врачей вокруг пальца…»
Близился полдень. Вдруг из разных дверей школы повалил народ. Больше половины пришедших в тот день на медкомиссию были забракованы. Тем, кому удалось преодолеть это препятствие, на следующий день предстояло пройти полное обследование у терапевта.
— Тогда я пойду в школу управления.
— Там медкомиссия не такая строгая.
Среди подобных самоуничижительных реплик Одзу уловил такой разговор:
— А тот парень бзикнутый, скажи?
— Да уж! Это который обоссался? От мандража, наверное.
— И чем дело кончилось?
— Не знаю. Я только видел, как его начальник медкомиссии крыл.
«Хирамэ… — сразу понял Одзу. — Точно! Это Хирамэ!»
Медкомиссия в основном закончилась, и все вереницей потянулись со школьного двора. Глядя на тех, кто выходил в ворота с радостно выпяченной грудью, безошибочно можно было сказать, что они справились с задачей. Другие покидали школу с недовольным видом, шли, шаркая ногами. Сразу видно, что их зарубили. А Хирамэ все не выходил.
«Несчастный парень…»
Одзу представил своего неуклюжего приятеля, выпившего слишком много воды, чтобы прибавить в весе, и залившего мочой пол. Какой стыд он испытывал под насмешливыми взглядами парней, когда его распекал председатель медкомиссии. И все ради Айко Адзумы. Хирамэ пошел на это, потому что хотел, чтобы Айко полюбила его.
Одзу остался во дворе один. Наконец через пять минут из школьных дверей показался возбужденный Хирамэ. Он поднял руки кверху и крикнул издали:
— Я прошел!
Глаза Одзу округлились.
— Что?! Прошел?! Ты?..
— Да!!!
Лицо Хирамэ, обычно мало что выражавшее, сияло нескрываемой радостью.
— Не верю! Ты врешь!
— Да не вру я!
— Ты так долго не выходил… Вот я и подумал, что ты провалился. А тут еще парни вышли, говорили, что кто-то там обоссался. Я был уверен, что это ты.
— Так… это я и был. Я там все залил. Мерили силу, когда руку сжимаешь. Ну, я так сжал, что из меня — раз! — и полилось.
Одзу уставился на Хирамэ:
— Но тогда у тебя все штаны должны быть мокрые.
— А вот и нет. Мы же там разделись догола. Все сняли. Так что со штанами порядок.
— Давай рассказывай, как было.
У Одзу не укладывалось в голове. Как этот худосочный парень, опозорившийся на медкомиссии, умудрился пройти первый день суровых испытаний?
Хирамэ начал полушепотом свой рассказ.
В актовом зале всех построили по номерам: с первого по сотый, со сто первого по двухсотый.
— Раздевайтесь! — грозно приказал старшина, назначенный председателем медкомиссии.
— Э-э… и трусы тоже снимать? — робко поинтересовался кто-то из ребят.
— Да! Чтоб ничего не было, — последовал ответ.
Хирамэ терпел уже давно. Он выпил столько воды, что, казалось, живот того и гляди лопнет. А когда дошло до того, что пришлось раздеться и продемонстрировать перед всеми свое беззащитное худосочное тело в чем мать родила, как терпению пришел конец.
Надо во что бы то ни стало продержаться до взвешивания, думал Хирамэ. На весы встал парень, стоявший в очереди первым.
— Годен! Пятьдесят три килограмма.
Хирамэ нетерпеливо переступал с ноги на ногу. Когда подошла его очередь, старшина пристально посмотрел на него и с выговором, характерным для жителей Кюсю, пробурчал:
— А это чё за пузан такой?
Хирамэ боялся, что старшина догадается о его хитрости с водой, но когда тот сказал спокойным голосом: «Годен! Сорок девять килограммов», вздохнул с облегчением.
Все произошло десять минут спустя. Во время проверки силы рук требовалось схватиться за металлические ручки силомера и объявить, сколько единиц показывает стрелка индикатора. Хирамэ застонал и сделался красный как свекла.
Как только он напрягся, нижняя часть тела будто онемела. Хирамэ вообще перестал ее чувствовать. И в следующее мгновение по коленям потекла моча, стала растекаться по полу…
— Это что такое?! — возопил старшина так громко, что все собравшиеся на медкомиссию посмотрели на него. — Ты чего на пол поливаешь?
Колени у Хирамэ подогнулись. Ему хотелось провалиться сквозь землю. А моча тем временем струилась по полу ручьем.