— Мы постараемся, — пообещал Лавров.
Глава 5
Следующий день после «прибытия в отель» пленники привыкали к новым условиям жизни. Самые большие опасения у них вызывала судьба Насти Малеванной, отделенной от остального экипажа на женской половине дома, а также вопрос питания: ведь Куликов, слышавший про условия жизни в Сомали, уверял, что местные жители не едят ни мясо, ни рыбу, ни птицу, в ходу только каша да лепешки. Однако в первый же вечер их накормили вполне сносно: была и баранина с овощами, и свежий хлеб.
Хуже обстояло дело с ночлегом: моряков разместили в трех тесных проходных комнатах, в каждой стояло по четыре железных кровати, едва прикрытых тощими тюфяками. Одному из индийцев кровати не хватило, и ее спешно откуда-то притащили. Общая дверь, выходившая на лестницу, на ночь запиралась на крепкий засов. Маленькие окошки, густо затянутые противомоскитной сеткой, пропускали так мало воздуха, что в комнатах всегда было душно. Показали пленникам и «удобства» — крошечный сарайчик, стоявший за домом.
Зато утром, когда моряки спустились во двор, чтобы подышать воздухом, они увидели Настю. Девушка рассказала, что ее поместили одну в комнате. Правда, окон там вообще не было, и воздух поступал лишь из соседней комнаты, где спали две женщины-хозяйки. Но в целом это было лучше, чем можно было ожидать.
После завтрака, за которым моряки получили даже по чашке кофе, им нанесли неожиданный визит. Во двор въехал один из рыдванов, и из него, сопровождаемая охранником, вылезла доктор Норма Лабрус. Француженка выглядела как всегда — независимой и уверенной в себе. Даже сигарета торчала во рту, как обычно.
— Ну, как мои больные? — осведомилась Лабрус. — Ну-ка, — обернулась она к охраннику, — организуйте мне тут пару скамеек. У меня здесь будет врачебный прием.
И, как ни странно, здоровенный пират (тот самый, что при захвате судна уделал Костю автоматом) понял француженку и послушно пошел в дом за скамейками. На одну села сама Лабрус, на вторую пригласила сесть Костю и матроса Махеша Гавли, получившего ранение в ногу, и прием начался. Мельникова доктор отпустила быстро, заявив, что голова у него крепкая, все обошлось, но еще раз соваться под приклад автомата она ему не советует. А вот с индийцем ей пришлось повозиться. Лабрус сняла бинты, промыла рану, удалила гной, дезинфицировала, снова наложила повязку и сделала матросу пару уколов, чтобы предотвратить воспаление.
Конечно, моряки забросали доктора вопросами: где поселили французов, в каких условиях. Лабрус заявила, что о месте их заключения она может сказать очень немного: когда они вчера подъезжали к дому, где им предстояло жить, всем завязали глаза. И то же самое сделали сегодня перед тем, как посадить ее в машину. Знает она лишь то, что дом, в котором их поместили, двухэтажный. Он, как и все дома в Босасо, окружен высокой глинобитной стеной. Живут они, как и остальные моряки, раздельно: Лабрус на женской половине, четверо мужчин на мужской, правда, по двое в комнате. Зато все окна у них постоянно закрыты ставнями, отчего в комнатах душно. Кроме того, на окнах крепкие решетки.
— Боятся, что мы пошлем какой-нибудь знак нашим парням, — усмехнулась Лабрус, кивнув в сторону стоявшего неподалеку охранника. — Например, азбукой Морзе прямо на спутник. Ну а у вас как дела? Как вас поселили?
И она принялась расспрашивать об условиях жизни моряков. Мельников обратил внимание, что доктора интересовало все — даже то, куда выходят окна их комнат.
Когда француженка уехала, пленники принялись слоняться по двору. Было ясно, что сегодня ничего больше не произойдет. И вообще ничего в их жизни не будет происходить, кроме завтраков, обедов и ужинов; жизнь для них остановилась.
Походив взад и вперед, пленники уселись под навесом в густой тени. За ними никто не следил, не было никаких охранников: видно, пираты были уверены, что узники не сбегут. Да и куда бежать в городе, где все смотрели на них, как на добычу?
Тут один из матросов-индийцев, Пал Субрата, заметил валявшийся в углу резиновый мячик — как видно, его оставил какой-то ребенок. Матрос поднял игрушку и пошел искать хозяев. Вскоре он вновь появился во дворе в сопровождении молодого парня — того самого, что утром подавал морякам завтрак. Индиец жестами показал сомалийцу, что хотел бы использовать детский мячик, чтобы поиграть в футбол: изобразил на окружавшей двор стене ворота и то, как он бьет по мячу. Парень отрицательно покачал головой, забрал у матроса мяч и скрылся в доме.