Посвящённый В Тайну
Как только я проснулся и открыл глаза, я сразу понял, что что-то не так...
Такие, как я, посвящённые в тайну, это ощущают сразу. Несмотря на то, что я чётко осознавал, что проснулся у себя дома, в своей кровати, под своим тёпленьким одеялом, я знал, что это не совсем так. Звуки, запахи, само пространство - всё изменилось. Это дурацкое ощущение, что тишина стала тише, немного давит. Дышать становится чуть сложнее не потому, что воздух стал гуще, а потому что самого воздуха стало меньше. Ну и конечно же свет! Никаких сомнений в том, что сейчас летнее утро, не было. Но серость, невзрачность, угрюмость, всё это могло кого угодно сбить с толку и заставить поверить в то, что сейчас печальный осенний сумрачный вечер перед надвигающейся грозой.
Кого угодно, но не меня... Надо вставать...
Я нажал на выключатель, хотя понимал, что электрический свет не сделает комнату намного светлее, но это было сделано скорее для того, чтобы удостовериться в правильности моей догадки. Серость пропиталась мутной бежевостью и приятного от такого освещения было мало.
Но это всё пустяки по сравнению с теми сюрпризами, которые меня ждут... Надо оглядеться...
Каждый раз это бывает по-разному. Я не могу объяснить закономерность системы, почему меняется суть только каких-то определённых вещей. Что-то остаётся прежним, а что-то...
На гитаре, которой я по утрам настраиваю себе настроение, теперь вместо струн была натянута колючая проволока. На свадебной фотографии, которая стояла в рамке на комоде, роскошное белое подвенечное платье моей супруги теперь было изуродовано кровью... Она погибла четыре года назад. На неё упала ледяная глыба с крыши. Я стоял в нескольких метрах от неё. И я никогда не забуду, как белый снег таял, краснея от её горячей крови. И вот опять этот контраст. Красное на белом. Я заставил себя не думать об этом.
Я снял покрывало с клетки попугая, которое избавляло меня от его ночного чириканья. Кеша был проткнут вогнутыми внутрь клетки прутьями.
В большой комнате вместо люстры висела мёртвая коза в петле. Вместо стёкол на окнах был повешен целлофан, местами прорванный, и ветер шебуршал им с каким-то скрипучим неприятным звуком. Кран на кухне был скручен в ржавый узел, а в раковине лежали какие-то склизские пульсирующие яйца, непонятно чьи вообще.
Теперь я был убеждён в том, что случилось то, что случилось... Могу ли я это исправить?.. Думаю, да, но... Скрученный кран и окровавленное платье на фотографии - это не самое страшное... Люди тоже меняются, и даже сам чёрт не знает, сколько всего может произойти в этом искажённом мире...
Надо идти...
Я даже не обратил практически внимания на любопытный моргающий глазок на входной двери. Я вышел на лестничную клетку. На лестнице, ведущей на пятый этаж были разбросаны детские игрушки. Паровозики, куклы с оторванными руками, футбольный мяч проткнутый шампуром... Наверху кто-то плакал, но я ничем сейчас помочь не смогу. И пошёл вниз. В пролёте в углу сидел сосед и дрожал так, будто он находится в морозилке. "Что случилось?" - спросил я больше из интереса. Потому что понимал, что он всё равно не сможет объяснить, что случилось. "Л-л-лимоны... Я р-р-растерял все лим-м-моны..." - стуча зубами ответил он. Я прошёл мимо.
Я вышел из подъезда. Мрачно. Невзрачно. Тускло... Высосано. Недоделано. Невнятно. Город-гангрена.
Фонарный столб, как напуганный страус, изогнувшись дугой, спрятал свой прожектор в землю. На лавочке меланхолично стучал метроном рядом с кучкой зубов. Безголовый дворник подметал асфальт косой. Кто-то выпрыгнул из окна пятого этажа и безразлично, будто это пирожок с вишней, размазался по этому асфальту прямо перед дворником. Тот, ничего не заметив, тыркал тело косой. Берёзы почернели. Листья ссохлись, но не опадали. Слева жалобно мяукнул кот. Я подошёл к нему и погладил. Единственные существа, на кого не действует изменение мира. Надо идти...
Я шёл мимо автобусной остановки, где бабуля серпом выбрызгивала, другого слова подобрать не могу, из тинейджера внутренности. Печень кусочками с кожей, мясом и кровью разлеталась вокруг. Потом, видимо, серп застрял в рёбрах. Потому что ей пришлось приложить усилия, чтобы выдрать его назад. И она снова принялась его потрошить. Уже держа серп двумя руками. Я шёл мимо кафе, где безумное стадо мужчин жрали живьём официантку. Она была ещё жива, но не могла даже кричать, потому что один бугай, просунув пальцы обеих рук ей в рот, резко раздвинул челюсти так, что порвались щёки и раздробились скулы. Я шёл мимо горящей церкви. Я шёл мимо стадиона, из увядшего газона которого торчали двадцать два надгробья. Я шёл мимо фонтана, когда-то милого. Теперь он фыркал канализацией из своих труб. Такое ощущение, что его тошнило. Безостановочно. От своей же мерзости и вони.