— Бу-у-дет, мать, будет, — удовлетворённо пообещал муж.
И в это время в дверь постучали. Иван крикнул:
— Входите!
Мария Флегонтовна, закуржевевшая — к вечеру мороз прямо-таки раздухарился, — вошла в избу с посылкой под мышкой.
— Ну, — удивилась Варвара Егоровна. — Посылка от кого-то. Так ты чего сама принесла? Крикнула бы ребят, хоть Славку, хоть Тишку — притащили б на санках.
— Да я ребят и высматривала… Вижу, в кино пробежали… При них-то бы не хотелось.
У Варвары Егоровны перехватило дыхание.
— Ну, Мария Флегонтовна, не тяни, говори, чего такое стряслось.
Иван отложил работу на лавку, тоже насторожился.
— Да вот, посылку твой младший наладил… Не знаю, известно вам или нет…
— Ничего не знаем. — вконец испугалась Варвара Егоровна и чуть не села у печки на пол: почувствовала слабость в ногах.
Мария Флегонтовна прошла к столу, поставила посылку на свет:
— Вот… Страна Чили, город Сантьяго, монастырь «Трес аламос», Луису Корвалану…
— Кому? Кому? — не поверила Варвара Егоровна.
— Корвалану.
Иван поднялся, гмыкнул, почесал затылок:
— А ты, мать, говоришь, что он не сокол. Видишь, с кем дружбу завёл?
Он взял нож, которым только что подрезал подошву у валенка, вскрыл им посылку. И снова гмыкнул: — Не густо.
В посылке лежал каравай, четыре брюквины, рукавицы, восемь-девять морковин, пять пачек анальгина, три упаковки цитрамона, пакет димедрола…
— Да-а, не густо, — протянул Иван.
— А ты думал, там золото? — спохватилась Варвара Егоровна. — Так мы с тобой не знавали, какого оно и цвета…
Она вспомнила сразу и буквы «Л. К.» на каравае, и то, как Тишка бросался ей в колени, признаваясь, что ему жалко Луиса Корвалана, над которым фашисты готовят расправу. «Л. К.» Теперь-то она расшифровала эти буквы. Вот не поговорила ведь с ним тогда, по головке погладила, будто маленького, и всё, а он, бедный, горе в душе носил, каково ему, одному-то, было с ним сладить, с горем-то…
— Ой, Мария Флегонтовна, не рассказывай ты никому, — взмолилась Варвара Егоровна. — Ведь до Тиши дойдёт, он не выдержит…
— Всё, мать, выдержит, — сказал Иван.
— Нет, Ваня. Нет, — испугалась Варвара Егоровна, что муж сделает что-либо не так. И с ним не надо ни о чём говорить. Пусть думает, что посылка ушла.
Иван повертел каравай в руках:
— Да оно бы неплохо поддержать Корвалана кормёжкой и лекарствами… Но вот ведь, садовая голова, ни с отцом, ни с матерью не посоветуется… А сам не сообразит, что его посылка до монастыря этого не дойдёт. Да если бы и дошла, заплесневело бы в ней всё…
Он сжал каравай в руках — хлеб стал уже чёрствый. Иван попробовал разломить его пополам — но не вышло, отломилась небольшая горбушка. И — о, диво! — из надлома выставился металлический штырь. Иван начал крошить и вихлять каравай, пока не извлёк из него два напильника и три связанных кольцом пилки-ножовки.
— Вот это Тишка, — засмеялся Иван. — Да он же у нас заговорщик.
Увидев на столе всё, что Иван достал из каравая, Мария Флегонтовна заволновалась:
— А вы знаете, я ведь и письмо от него Корвалану отправила.
— Ну и что? — спросил Иван.
— Как это что? А если и там чего недозволенное?
— Недозволенные, Мария Флегонтовна, для учеников только ругательства. А Тишка Корвалану их не напишет.
Марию Флегонтовну это не успокоило:
— Ну, мало ли что? Международный скандал вызовет…
— Ребёнок-то? — захохотал Иван. — Да брось ты… Он не скандал вызовет, а уважение. Вот мы какие — за всех душа болит! Даже у детей у наших… и то вот здесь шевелится. — Иван показал на сердце. — Значит, они у нас неплохие, чужому горю сочувствуют, помочь хотят.
Мария Флегонтовна не хотела Ивана понимать: выговора, что ли, по работе боялась — так за это и в самом деле вряд ли накажут. Чего она такого сделала — письмо ребёнка отправила.
— Ой, если бы я знала, чего у него на уме… А я думала, он как все пионеры… Теперь ведь школьники грамотными стали. И с Кубой у них переписка… И с Португалией переписка… Думаю, Корвалану пишет, моральный дух поддерживает…
— Так он и в самом деле поддерживает, — вступился за сына Иван.
А Варвара Егоровна по-женски мудро рассудила:
— Ну, чего уж теперь, Мария Флегонтовна, отправила, так назад не воротишь.
— Не воротишь, верно, — согласилась та. — Так оно ведь и до адресата не дойдёт, его же всё равно вскроют.
— Вот и пусть читают, знают, чем мы дышим. — Иван, кажись, уж разозлился на Марию Флегонтовну: ещё бы, раскудахталась, словно курица-наседка. — Мы в газетах пишем, что поддерживаем Корвалана. И не в газетах поддерживаем! Весь народ за него. Пускай они это знают. Ещё бы надо и посылку тоже отправить, чтобы знали: поддерживаем не только на словах, но и на деле. Вот так вот! Знай наших!