ГЛАВА ШЕСТАЯ
День катастрофы
Зейц получил отпуск и решил пригласить с собой Пихта. Пихт согласился. Дорога круто вела к Альпам, к германо-швейцарской границе. На горизонте в ярком дне белые вершины гор придавали окружающему какой-то сказочный, нереальный вид. Легкие облачка, как барашки, кружились в долинах, в зеленых островках рощ утопали домики из светлого камня с высокими красными крышами. Иногда виднелись горные озерца. Зейц, как всегда, был весел и беспечен. - Превосходно! - восторгался он, поворачивая голову то вправо, то влево. Райский уголок! Я хорошо сделал, что вытащил тебя сюда, Пауль. - Гораздо приятнее было бы вместо тебя мне видеть хорошенькое личико девочки, - смеялся Пихт. - В мужской компании есть свои прелести. А ну, остановись. Пихт затормозил. Зейц подошел к обрыву. Далеко внизу вязала петли узкая горная речка. Чешуйки солнечных бликов, как ртутные шарики, плясали на ее поверхности. Вдоль речки тянулся лентой темный еловый лес, а чуть дальше на взгорье упрямо взбирались клеточками возделанные поля. - Закусим? - предложил Зейц. - Давай, - Пихт достал из багажника саквояж с едой и коньяком. Вид гор, крепкий, с чуть маслянистым привкусом французский коньяк, чистый и какой-то звонкий горный воздух настраивали на откровенность. На это и рассчитывал Зейц. - Я не хотел приглашать Вайдемана потому, что хотел с тобой посоветоваться, Пауль, - проговорил он, когда почувствовал, что Пихт захмелел. - Мне кажется, что Вайдеман совсем не тот, за кого мы его принимаем. - Почему? - Перед тем злополучным полетом у него вдруг повысилось давление... Наверняка он знал, что "Альбатрос" разобьется. - Может быть, это просто совпадение. - Довольно странное совпадение. Показать себя перед высшими чинами люфтваффе, в случае успеха хапнуть пятнадцать-двадцать тысяч марок. Вайдеман не устоял бы перед таким соблазном. Пихт пожал плечами. - В последнее время, - продолжал Зейц, - он довольно тесно сошелся с Юттой. Вайдеман... Ютта... Хейнкель! Пихт вздрогнул. Это заметил Зейц, нарочно сделавший ударение на последнем слове. - Или русские? Или англичане? - Зейц опрокинул еще одну рюмку. Теперь он и сам захмелел. Горы поплыли перед глазами. И речка в долине размылась в какое-то ничто. - И тебя я вижу насквозь, Пауль. Хитришь все, хитришь... Пауль рассмеялся. - Конечно, Вальтер. Ты давно заметил - это у меня в крови. Но другим же сразу не станешь... - Мы с тобой связаны одной веревочкой... Хорошо бы тебя шлепнуть вот здесь, и я был бы спокоен. - А Коссовски? - И его шлепнуть. Паф! Маленькая дырка во лбу, душа в раю. В бренном мире наступает покой. - Конечно, если когда-нибудь докопаются, вам не миновать виселицы, задумчиво проговорил Пихт. - А тебе? - Я в худшем случае попаду в штрафной батальон. - Э, нет. Так легко тебе не отделаться. - В глазах Зейца блеснули злые огоньки. Он выпил еще и сник. Плечи опустились, вначале покрасневшее лицо стало зеленовато-серым. - Испания, чертова Испания... Ты привел этого самого Штайнерта к нам. Коссовски не поверил его документам. Он сказал, что это агент республиканцев. Я застрелил Штайнерта. А ведь Штайнерт нес от Канариса секретный пакет Франко. Откуда я знал, что Штайнерт подполковник?! И что он хотел предупредить о наступлении красных под Валенсией. А мы не хотели тащиться с ним по жаре и горам. - Я бы мог перебросить его на самолете... - Сейчас бы все могли, а тогда? Когда мы получили приказ о розыске Штайнерта, я разрыл его труп и сбросил в реку. Но дело сделано - Франко под Валенсией потерял не меньше трех тысяч своих головорезов. - Коссовски наложил в штаны... - пробормотал Пихт. - Дурак ты, Пауль, что не дал мне его застрелить. Сейчас бы только с тобой... Тебя - паф! - и все бы кончилось. Все! Зейц вдруг ловко выхватил из внутреннего кармана пиджака "вальтер" и навел на Пихта. - А? Паф! Здесь никого нет. Ты вон в той речке поплывешь к самому морю. Ха-ха-ха!.. Пихт даже не пошевелился. Он налил коньяку в стаканчик от термоса и заплетающимся языком проговорил: - Иди ты к черту со своей игрушкой! Ты глупый осел, Зейц. Пихт тебя не выдаст, пока ты не вздумаешь подложить мне какую-нибудь свинью. - Ага! - торжествующе вскричал Зейц. - "Пока не выдаст"! - А ты собираешься подложить? - Нет. - И я нет. Зейц всхлипнул и спрятал пистолет. - У меня расшатались нервы... Прости меня, Пауль. Ты мой надежный друг, а я правда осел, глупый осел. Он уткнул голову в расстеленный на камнях плащ. - Меня ты не бойся, - проговорил Пихт. - Нам надо бояться Коссовски. Коссовски рано или поздно выдаст. А раскаявшихся прощают. Он вывернется, а ты нет... - А если я раскаюсь? - оживился Зейц. - Тебе нельзя. Суд чести войск СС жестоко карает отступников. - Да, ты прав. - В лучшем случае тебя пошлют солдатом на фронт. Пошлют в ту дыру, откуда живым ты не выберешься. - Значит, Коссовски? - Зейц снова набрался решимости. Пихт не расслышал его. Он смотрел вниз, где за зубьями охровых скал поблескивала рыбьей чешуей горная река.
* * *
Лахузен, начальник отдела абвера, требовал бросить все дела и немедленно выехать в Берлин. Автострада в поздний час была пуста. В темноте по обочинам в островках огоньков мелькали города и поселки. Блики от них мерцали колючими вспышками на мокром и черном бетоне дороги. Шофер фары притушил. В эти ночные часы обычно действовала авиация англичан, и на стратегической автостраде запрещалось пользоваться сильным освещением. От перегретого мотора тянуло теплом. Коссовски откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. Так он делал всегда, если его начинали одолевать мысли. О том, что может произойти в Берлине, он не думал. Мало ли какая идея осенит Лахузена? А начальство любит срочные вызовы. Оно всегда стремится вызывать у подчиненных чувство страха. Но Коссовски так долго боялся, что уже успел привыкнуть к страху, как-то сжиться с ним. Коссовски считал поездку в Лехфельд удачной. Он нащупал кое-какие нити, связывающие те или иные события. Стоит теперь потянуть за них, и они неизбежно приведут к Марту и, разумеется, к его радиостанции. Правда, Флике не обнаружил ее в районе авиагородка, за день до отъезда рация заработала совсем в другом месте. Но Коссовски надеялся рано или поздно ее найти. Настораживало другое: в то время, когда заработала рация, никто из подозреваемых не отсутствовал. Пихт, Зейц и Вайдеман были у Элеоноры Зандлер. Эрих Хайдте - в фотолаборатории. Гехорсман пил пиво в "Фелине". Ютта ходила в кино. Ее там видел Коссовски своими глазами. После сеанса он вместе с девушкой зашел к Зандлерам. Стало быть, на рации работал совсем другой человек. Это обстоятельство несколько обескуражило Коссовски. А разговор с Пихтом? Пауль вел себя в высшей степени высокомерно. Когда Коссовски завел разговор о Париже, Пихт прервал его вопросом: - Может быть, тебе стоит вспомнить сначала Испанию? - Это уже давно забылось, - стараясь быть спокойным, проговорил Коссовски. - Напрасно ты так думаешь, Зигфрид. - Пихт кольнул его взглядом. - Сейчас меня интересует авария в Рехлине, - насупился Коссовски. - Ты знал, что должен лететь Вайдеман? - Разумеется. Я же его сопровождал в первых испытательных полетах. - Но почему перед полетом вы напились? - Напился не я, пить хотел Вайдеман. Он боялся этих испытаний. - Тогда пусть он поищет более спокойное место. - Ты же сам знаешь Вайдемана. - Вайдеман говорил об испытаниях в Рехлине? - спросил Коссовски. - Я не интересовался. Кроме того, ты осведомлен, разумеется, о приказе, запрещающем должностным лицам разглашать время и место испытаний. - Но Вайдеман мог поделиться этим с другом... - Коссовски, ты считаешь меня за дурака. Вайдеман всегда выполняет любой приказ с безусловной точностью независимо от того, пьян он или нет. - Ты допускаешь возможность, что в Рехлине самолет взорвался от мины, скажем, с часовым механизмом? Пихт откровенно захохотал, глядя на Коссовски. - Тебе ли не знать, капитан, и о том, что с тех пор, как появился первый аэроплан, в авиации потерпело аварию две тысячи триста семнадцать самолетов. Не сбитых в войне, а просто потерпевших аварию из-за туманов, гроз, плохих аэродромов, слабой выучки, а главное, от несовершенства конструкций. "Альбатрос" - нечто новое в самолетостроении. И я не знаю, сколько еще аварий и катастроф произойдет с ним, пока он расправит крылья. И если такие бдительные контрразведчики, как капитан Коссовски, будут искать в них мину и подозревать пилотов в шпионаже, клянусь, он никогда не взлетит. ...Машина остановилась. У шлагбаума стояли два жандарма с блестящими жестяными нагрудниками на шинелях. Шофер предъявил пропуск. Жандарм осмотрел машину и, козырнув, разрешил ехать дальше. Берлин, как обычно, был погружен в тьму. Машина помчалась мимо черных громад зданий. - Остановитесь у абвера, - сказал Коссовски, когда "оппель" выехал на Кайзервильгельмштрассе. Коссовски думал, что Лахузена он не застанет, но тот, оказывается, ждал его. Лицо полковника абвера выражало крайнее недоумение. - Проходите и садитесь, капитан, - проговорил Лахузен, собирая со стола документы. - Вы устали, конечно, но придется еще поработать. Невероятное дело. Из ряда вон... - Не понимаю вас, господин полковник. - Ах да! В руки гестапо попал человек. У него выколотили признание. Он оказался связным "Роте капеллы" - красной подпольной организации. Он шел к Перро. И знаете, кто им оказался? Майор Эвальд фон Регенбах! Если бы Коссовски не сидел в кресле, у него, наверное, подкосились бы ноги. Он мог подозревать Регенбаха, как подозревал в измене и второго коричневого фюрера - Гесса, когда тот перелетел в Англию, но то, что неуловимый, всезнающий, загадочный Перро - это Регенбах, никак не укладывалось в его сознании. - Мы узнали об этом утром. Канарис уехал к Гейдриху, потом докладывал рейхсмаршалу Герингу. Ведь Геринг рекомендовал Регенбаха на высшие курсы штабных офицеров люфтваффе. Тот дал согласие на арест совсем недавно: от улик не уйдешь. И еще была одна закавычка. Он же родственник самого адмирала Тирпица... - Какая же роль уготовлена мне в этом деле? - спросил Коссовски. - Самая первая. Гейдрих по старой дружбе обещал Канарису передать Регенбаха нам. Сейчас за его домом установлена слежка. Вы с тремя нашими людьми его арестуете. Сейчас. - Неужели даже среди таких немцев могут быть красные? Лахузен развел руками. - Теперь от Перро нас поведет прямая дорога к Марту с его рацией в Лехфельде... - жестко проговорил Коссовски. - Вот поэтому мы и решили дать вам первую роль, так как вы наиболее преуспели в этом деле, - сказал Лахузен. - От того, насколько удачно вы проведете операцию, будет зависеть ваше повышение по службе. Вам не кажется, что вы засиделись в капитанах? - Я всегда служил рейху и фюреру... - начал, поднявшись, Коссовски. - Да, да, - перебил его Лахузен. - Вы были исполнительным работником. Только не поскользнитесь сейчас. Регенбаха нужно взять живым. Пароль "Изольда". Полковник нажал на кнопку звонка. В кабинет вошли трое сотрудников абвера. Одного из них Коссовски узнал сразу - это был шофер, который только что возил его в Лехфельд и обратно. - Довольно шустрые ребята, - порекомендовал Лахузен, - вы поедете с ними, капитан. Да! И как только возьмете Регенбаха, сразу же позвоните мне. Я буду вас ждать. ...В два ночи машина остановилась у подъезда аристократического особняка недалеко от Тиргартен-парка. Из темноты выросли две тени в штатском. Коссовски назвал пароль. Агенты сообщили, что никто не входил и не выходил из особняка. - При любом подозрительном шорохе ломайте дверь и берите, - сказал Коссовски абверовцам. - Я же позвоню ему из автомата. "Если Регенбах еще ни о чем не догадывается, попробую взять его без лишнего шума, а то, чего доброго, он вздумает пустить себе пулю в лоб", подумал он, опуская в автомат десятипфенниговую монету. В трубке довольно долго раздавались гудки. Наконец кто-то поднял трубку и держал ее в руке, словно раздумывая, отвечать или не отвечать. - Господин майор? - спросил тогда Коссовски. - Да, - сонным голосом ответил Регенбах. - Извините за поздний звонок, но я только что вернулся из Лехфельда и привез ошеломляющее известие, которое не терпит отлагательств. - Что случилось? Вам удалось выудить Марта? - Разрешите мне заехать к вам сейчас и все объяснить. Некоторое время Регенбах колебался. - Вы где сейчас? - Совсем рядом от вас, звоню из автомата. - Хорошо, жду. Коссовски кинулся к особняку Регенбаха. - Встаньте в тень. Беру его сам, - шепнул он абверовцам. Через пять минут Коссовски нажал на звонок двери. Регенбах встретил его в пижаме и домашних туфлях. Вид у него был довольно помят со сна. - Здесь никого нет? - спросил Коссовски. Из глубины спальни раздался лай. - Прекрати, пинчер! - приказал женский голос, и собака успокоилась. Регенбах и Коссовски прошли в кабинет. Опытным взглядом Коссовски ощупал карманы Регенбаха и убедился, что пистолета там нет. - Ну? - нетерпеливо спросил Регенбах. - Перро... - Что "Перро"? - Я привез приказ арестовать вас, Перро... Лицо Регенбаха побледнело. Рука упала на ящик письменного стола. - Отойдите! - крикнул Коссовски. За дверью послышались шаги. Тот абверовец, который был шофером у Коссовски, подошел к Регенбаху и ловко защелкнул наручники. - Что случилось, Эви? - растолкав офицеров, в кабинет стремительно вошла красивая женщина в халате из цветного японского шелка. - Успокойся, дорогая, - пробормотал Регенбах и опустил голову. - Фрау, дайте одежду вашему мужу, - приказал Коссовски. - Я пожалуюсь штандартенфюреру! - женщина гордо откинула белокурые волосы. - Бесполезно, Эли, - Регенбах вдруг выпрямился и в упор посмотрел на Коссовски, - вы неплохо сработали, Зигфрид. Лишь на рассвете Коссовски добрался до собственного дома. Голову ломило от нестерпимой боли. Он принял несколько таблеток люминала и забылся в мучительном, болезненном сне. Он понимал, что надо ему присутствовать на первом допросе Регенбаха. От первого допроса, как это часто бывает, зависели и остальные допросы. На первом допросе в какой-то мере можно определить характер преступника, его стойкость, мужество или трусость, его поведение в дальнейшем. Но он настолько устал, что Лахузен сам заметил землистый цвет его лица и предложил поехать домой, как следует выспаться. Слишком трудным и нервным был этот день даже для такого опытного контрразведчика, каким был Коссовски. Через день капитан снова был в Лехфельде.