— Отец?
— Это я, дочка! — Дженнингс услышал всхлипывающий голос Патриции и с недобрым чувством вошел в спальню.
Они сидели на полу под зашторенным окном. Патриция стояла на коленях, обняв абсолютно голого Питера, который сжался в напряженный комок и прижал к лицу руки, точно защищаясь от кого-то. Когда Дженнингс опустился на колени рядом с ними, Пэт взглянула на него расширенными, полусумасшедшими глазами.
— Он пытался выброситься в окно,— сказала она,— он хотел себя убить.— Ее голос был хриплым и прерывистым.
— Хорошо.
Дженнингс мягко отстранил ее руки и попытался приподнять голову Ланга. Питер часто задышал, вздрогнув всем телом от прикосновения доктора, и снова еще туже сжался в напряженный шар из рук, ног и спины. Дженнингс внимательно вгляделся в его позу. Уже в сильнейшей тревоге, доктор вдруг обратил внимание на то, как мышцы на плечах и спине молодого мужчины конвульсивно подергиваются. Да он весь просто корчился от боли, он дрожал всей своей загорелой кожей, точно его жалили змеи!
— Сколько времени с ним это творится? — спросил доктор.
— Я не знаю.— Лицо Пэт выражало муку и бессилие.
— Иди в гостиную и выпей немного виски,— скомандовал ей отец,— а я пока что присмотрю за ним.
— Он хотел убить себя!
— Патриция!
Она расплакалась, и Дженнингс отвернулся. Ей было необходимо поплакать, это ясно. Дженнингс попытался еще раз разогнуть жутко сжавшееся тело Питера, но, как и в первый раз, молодой мужчина стал задыхаться и еще более судорожно собрался в комок.
— Постарайся расслабиться, я хочу уложить тебя в постель,— сказал Питеру Дженнингс.
— Нет,— промычал Питер. Его голос был полон боли и страха.
— Я хочу помочь тебе, парень, если только...
Дженнингс не договорил, его лицо побледнело. Тело Ланга неожиданно обмякло. Его ноги вытянулись вперед, руки безвольно повисли, сменив свое прежнее положение — крест-накрест у лица. Частые тяжелые вздохи раздались из его груди.
Питер поднял голову.
Его лицо заставило Дженнингса открыть рот от горестного изумления. Если можно вообразить себе лицо человека, которого только что жестоко пытали, то таким и было лицо Ланга. Обросшее темной щетиной, бескровное, с широко раскрытыми, полными муки глазами, это было лицо человека, которого истязают, истязают долго и страшно.
— Что же это? — вскричал Дженнингс.
Питер оскалился. Эта ухмылка настолько потрясла доктора, что по его телу прошла волна крупной дрожи.
— Пэтти ничего вам не сказала? — спросил Питер.
— Ты, ты скажи мне — что с тобой?!
Питер присвистнул, очевидно забавляясь:
— Я помираю. Я уже немножко похудел, верно?
— Милый, нет,— умоляюще сказала Пэт.
— О чем это вы говорите? — недоумевающе воскликнул Дженнингс.
— Выпить, принеси мне выпить, милая,— попросил Питер.
Патриция, покачнувшись, повернулась и вышла из спальни. Дженнингс подвел Ланга к его кровати.
— Что происходит? — спросил он снова.
Ланг тяжело повалился в постель.
— Что я сказал, то и происходит. Я проклят, заколдован. Колдуном.— Он усмехнулся.— Мерзавец убивает меня. С тех пор, как я и Пэт встретились. А прошло уже три месяца.
— Может быть, ты...— начал было Дженнингс.
— Кодеин неэффективен,— бесстрастно продолжал Ланг, не слушая его,— даже морфин не помогает. Абсолютно.— Он глотнул воздуха.— Ни озноба, ни лихорадки, ни температуры. Никаких симптомов вообще. Просто меня убивают, и все.— Он взглянул на доктора сквозь полуприкрытые веки.— Странно, правда?
— Ты говоришь серьезно?
Питер пожал плечами:
— Черт его знает. Может быть, это горячечный бред. Видит бог, выпил я сегодня немало! — Он приподнял черноволосую голову над подушкой и посмотрел вперед, в окно.— Черт, уже ночь,— проговорил он и быстро повернулся лицом к доктору.— Сколько сейчас времени?
— Одиннадцатый час вечера,— отозвался Дженнингс,— а как насчет...
— Среда, так ведь? — спросил Питер.
Дженнингс уставился на него.
— Ну, я вижу, что среда уже давно прошла.— Ланг сухо закашлялся.— Пить! — крикнул он.
Так как его взгляд метнулся к двери, Дженнингс тоже взглянул туда. На пороге стояла Пэт.
— Все уже выпито,— сказала она голосом виноватого ребенка.
— Хорошо, не нужно ни о чем беспокоиться,— пробормотал Ланг.— Ничего не нужно. Я все равно скоро сдохну.
— Не говори так!
— Милая моя, я был бы очень рад умереть поскорее,— произнес Питер, глядя в потолок. Его грудь неровно поднималась и опускалась при каждом вдохе и выдохе.— Прости меня, любимая, я не хотел ничем тебя обидеть. Ох, снова начинается,— произнес он так удивленно, точно ему преподнесли некий сюрприз.