— Как?
— Не знаю. Расскажи что-нибудь о себе.
Расспрашивала ли она его раньше? Не могла вспомнить.
— Я думал, ты не хочешь ничего знать обо мне.
О, да.
— Передумала. Я же девушка, мне это позволено.
Новая минута прошла в молчании.
— Я не хочу играть в эту игру, Даника.
Кое-что она все же подметила в его поведении.
Он называл ее по имени, когда намеревался держать меж ними дистанцию. Ангелом же называл тогда, когда хотел сближения. Она соскучилась по «ангелу».
Они занимались любовью три дня назад, и это было волшебно. Она хотела, нет, нуждалась в большем. В нем. Только в нем. Он как наркотик. Он поверил, что она не помогает Ловцам, в то время как другие могли считать ее предательницей. Он увез ее в безопасность, прикрывая своим телом от выстрелов. Он позволил ей вкусить рай, который она временами рисовала, нежно подводя ее к оргазму.
Теперь она хотела дикости. Грубо и жестко. Да, когда-то она думала, что ей будет отвратительно принимать участие в подобном. Думала, что не сможет поранить живое существо. Здесь и сейчас она думала иначе. Нет ничего лучше, чем выполнять пожелания мужчины — своего мужчины. Быть той, которая услаждает его, дарит ему наивысшее удовлетворение.
Несколько раз за их путешествие она пыталась поднять тему секса. Она даже осмелилась коснуться его волос, провести кончиками пальцев по его лицу и груди.
В первый раз он просто ушел. Во второй — прорычал краткое предупреждение.
— Не могу уснуть, — сказала она. — Поговори со мной о чем-нибудь. Ты же так давно — очень давно — живешь, — ну вот, теперь видно ее огорчение. Она фактически назвала его стариком. — Определенно, ты можешь развлечь меня каким-нибудь уроком истории.
Ей показалось, что она услышала, как он фыркнул.
Ее губы изогнулись.
— Не в настроении принимать вызов?
— Расскажи мне сначала о себе. Как ты обеспечивала себя? В своей старой жизни.
Старая жизнь. Казалось, вечность прошла с тех пор.
— Рисовала портреты и фрески. Я никогда не была богата, но всегда платила по счетам. Мама сначала была разочарована. Бабушка всю жизнь зарабатывала рисованием, и они хотели для меня чего-то другого. Медицина, юриспруденция. Нечто более… существенное, важное, как я полагаю.
— Рисование — важно. Оно привносит в мир красоту.
— Спасибо, — этими словами он еще сильнее очаровал ее. — Бабушка однажды пыталась наложить на себя руки. Она говорила, что ее картины сводят ее с ума. Но после той неудачной попытки ее творчество сошло на нет, и она больше никогда не рисовала. Должно быть, ее дар перешел мне, потому что через несколько недель у меня начались эти кошмары. Ее жизнь стала спокойной, а моя, хотя я была еще ребенком, начала напоминать вихрь. Думаю, поэтому я всегда понимала нежелание матери, чтобы я занималась искусством.
— Что случилось с твоим отцом? Он остался дома, когда вы поехали в Будапешт или он… он…
— Умер? Нет. Он ушел от нас много лет назад. Завел новую семью, — эта утрата опустошила ее. Даника считала его богом. По крайней мере хорошим человеком с добрым сердцем. Но он бросил ее, словно она ничего не значила для него. — Мама сказала, что у него начался кризис среднего возраста.
— Мне жаль.
— После этого мои бабушка и дедушка — родители матери — помогли поставить нас на ноги. Дедушка стал мне вторым отцом, потому-то его смерть едва не уничтожила меня.
— Ты познала много потерь в жизни.
— Да, — и она не хотела потерять еще и Рейеса. Она старалась избежать этого, боролась со своими чувствами, но каким-то образом он стал для нее целым миром. — Твоя очередь рассказывать.
Повисла пауза.
— Дай мне минутку подумать.
Она повернулась на бок. Опять покрывало оцарапало ее, напоминая, что этот безумно красивый, чувственный мужчина находился всего лишь в нескольких дюймах от нее.
«Все же. На мне футболка и слой хлопка. Мое тело не должно реагировать так, словно я голая и укрыта шелком».
Но жар продолжал растекаться и наполнять собой каждую клеточку тела.
— Расскажи мне о других своих подружках, — от этого ее возбуждение должно ослабнуть. Только потом она поняла, что сказала. — Говоря «других», — торопливо добавила девушка, — я не имела в виду, что сейчас я твоя подружка или что я когда-нибудь была твоей подружкой.
Боже, не мог бы этот разговор стать не таким унизительным?
Он вздохнул, и Даника поклялась бы, что ощутила, как его мятное дыхание коснулось всего ее чувствительного тела.
— Я пытался удержать рядом с собой женщин. Два раза.
Двое? Шлюхи!
Ох-хох-хох, девочка. Спокойно.
— Удержать? Что ты имеешь в виду?
— Завести отношения, — пояснил он.
— И как?
Упали ли они после полета к звездам и разбили свои уродские рожи?
«Ревность мне не идет», — решила девушка.
— Проведя пару недель в моей постели, она начинали нападать на всех, кто попадался им под руку. Я уже говорил об этом, но упоминал ли, что они смеялись при этом? Издевались над людьми — ни в чем не повинными. Толкали, царапали, били. Даже резали.
Она различила нотки вины в его голосе.
— И ты все еще думаешь, что это ты сделал их такими?
— Я знаю это.
— Может быть, они были такими от рождения. Может быть, ты просто помог высвободить их истинные пристрастия. Может быть, тебя подсознательно влекло к определенному типу женщин из-за того, что они не сочтут твои желания… нелицеприятными.
Новая пауза.
— Может быть, — сказал он, и на этот раз в голосе его была надежда, полностью затмившая вину.
Надежда. Она не будет взвешивать ее заслуги. Не сегодня.
— Ты нежна, — добавил он после раздумий, — и все же в тот день, когда мы вновь встретились после месяцев разлуки, ты укусила меня.
— Я была зла на тебя и боялась за свою семью.
— Или же демон Боли повлиял на тебя, соблазнив напасть на меня.
— Или же я была зла и испугана.
— Как я и сказал, ты нежна от природы.
— Вот уж нет, извините. Не хочу разбивать твои розовые очки, но у меня всегда был капризный нрав.
— Не верю.
— Нет, — сказала она. — Веришь, просто ты не хочешь верить мне. С чего бы это? Не хочешь признавать, что мы можем быть гораздо более похожи, чем ты привык думать? Не думаешь, что тебе понравлюсь настоящая я?
Ох. От одной мысли в груди девушки шевельнулась боль.
— Ты нравишься мне. Просто я боюсь. Ты — милая, страстная, дарящая, заботливая. И да, немного дикая. Я хочу тебя так, как никогда и никого.
Боже Милостивый. Этими словами можно растопить самые жестокие сердца.
— Расскажи мне о своих приятелях, — приказал он.
Слова обрушились на нее.
— Ты говорил, что не хочешь, чтобы я говорила о них.
— Передумал. Я мужчина, мне это позволено.
Она рассмеялась. Золотую медаль Рейесу за то, что он воспользовался ее словами против нее самой.
— Ты когда когда-нибудь… любила мужчину?
— Нет.
Любила ли она Рейеса? Ее чувства к нему были сильнее всего, что она когда-либо испытывала. Неистовое желание и стремление и нежность к нему…
Черт, черт, черт.
— Но я встречалась, — сумела выдавить она. — Со многими.
— Что ты хочешь этим сказать?
Его свирепость немного утихла. По крайней мере в голосе его больше не слышалось желание убить любого, кто просто глянет в его сторону.
— Девушка должна перецеловать тысячу лягушек прежде, чем она встретит своего принца. Так говорила мне сестра. Я приняла это близко к сердцу и обычно ходила на свидание с каждым, кто приглашал меня. Но чтобы ты знал, я не была легкой добычей.
— Добычей?
— Сам знаешь — танцевать танго в чем мать родила с каждым, кто проявит интерес.
Рейес опять едва не фыркнул от смеха.
— Не беспокойся, уж мне-то известно, что ты не легкодоступна, — пауза. — Кто-то называл тебя так? Если да, то я…
— Рейес, остановись, — взмолилась она, не в силах сдерживать смех. Его свирепость вернулась с полной силой. — Никто так меня не называл, — однако ей понравилось, что он хотел уничтожить любого, кто посмел бы. — Просто хотела убедиться, что ты понимаешь это. Серьезно я встречалась только с несколькими парнями.