Когда слезы наконец иссякли, Лорен стало неловко от своей несдержанности:
– Прости, Роза, но я ничего не могла поделать.
– Это еще один признак вашего состояния, сеньора.. Но теперь вам станет легче. Хотите я принесу вам чаю?
– Да, это было бы славно, – рассеянно пробормотала Лорен, поднимаясь с постели и подходя к окну. Роза уже была у двери, когда Лорен окликнула ее.
– Роза, никому не говори.., о ребенке.., пока не говори. Пожалуйста, – тихо сказала она, не поворачиваясь от окна.
– Понимаю, сеньора Лорен. Дверь за Розой закрылась.
Лорен хранила свою тайну. Только Глории она могла бы рассказать об этом, но ее здесь не было. Она совершала долгие прогулки по саду, даже когда ей этого не хотелось, но лицо ее оставалось бледным и утомленным. Под глазами появились темные круги. Возможно, Джеред и замечал ее состояние во время своих кратких появлений в доме, но ни о чем не спрашивал. Оливия же вела себя так, будто Лорен здесь вообще отсутствовала.
Когда Лорен увидела Джереда после того, как узнала о своей беременности, сердце ее затрепетало от прилива любви к нему, но это продолжалось всего несколько минут, потом душа ее снова покрылась мраком. Она почти не вспоминала об их «договоренности» с тех пор, как их брак стал настоящим. Теперь же Лорен была вынуждена задуматься об этом.
Джеред сказал, что строительство железной дороги будет закончено к концу лета или началу осени. Ребенок, если она не ошиблась, появится в первых числах ноября. Ей не удастся сохранить в тайне свою беременность до окончания строительства железной дороги, а потом просто уехать, согласно условиям сделки. Следовательно, когда ей надо будет уезжать, ребенок уже родится, но найти работу с ребенком на руках намного труднее. Она сможет прожить несколько лет на те двадцать тысяч долларов, которые Оливия ей обещала, если будет бережливой, а что потом?
Пратеры убеждали ее вернуться к ним. В ответном письме Лорен сообщила о смерти Бена, о своем браке с Джередом, опустив детали, о друзьях и родственниках на ранчо «Кипойнт». Ее письмо было нежным и полным любви, но она сознавала, что никогда не сможет вернуться к прежней спокойной и скучной жизни. Где же она будет жить со своим ребенком?
Кроме того, Лорен, не давала покоя мысль, что ей не позволят взять с собой ребенка. Ведь она должна родить наследника дела Локеттов. Лорен пока еще не представляла, как Джеред и Оливия отнесутся к известию о ее беременности. Единственное, в чем она была уверена, так это в том, что никакая сила не сможет разлучить ее с ребенком. Она уже любила его, чувствовала за него ответственность, и, возможно, ребенок будет единственным напоминанием о Джереде, когда планы Локеттов осуществятся и Лорен уже будет им не нужна.
Раньше в ней теплилась искра надежды, хотя Джеред ни разу не заговаривал с ней о любви. Иногда Лорен замечала нежность в его глазах. Конечно, он чувствовал к ней определенную привязанность. Не так уж много, но это все, на что она могла рассчитывать.
Теперь же, когда они ненароком встречались, его лицо становилось замкнутым и отчужденным, и надежда покинула Лорен.
В доме нарастало напряжение. Пропасть между Джередом и его женой увеличивалась. Его ночные поездки стали почти что ритуалом. Его постоянно напряженное лицо, неуловимое выражение глаз, сжатые в кулаки руки – все указывало на то, что в нем зрела ярость, злобная сила, грозившая или вырваться на свободу, или уничтожить его самого, разъедая изнутри. Он был резок, даже груб с Лорен, и она не решалась подойти к нему. Он просил ее верить ему. Но сейчас, вспоминая их разговор тем ранним утром, Лорен сомневалась в правдивости этой просьбы.
Однажды утром Лорен решила пойти в конюшню. Войдя внутрь, она наткнулась на ящики с ружьями и боеприпасами, сложенные у стены. Там был целый арсенал. Сердце ее сжалось от страха. Впервые Лорен осознала, что опасность угрожает не только чужим ей людям, но и ее мужу, – его могли ранить или даже убить. Она отчаянно молилась о чуде, которое помешало бы выполнению этого плана.
Но никакого чуда не случилось.
Лорен не могла больше мириться с собственным бездействием. Раз уж она не может предотвратить трагедию, то по крайней мере в ее силах воздвигнуть кое-какие препятствия на пути тех, кто готов ее осуществить. Поздним вечером, – когда Джеред уехал из дома, она вышла через парадную дверь и направилась к конюшне. Пепе при свете фонаря чинил уздечку.
– Сеньора Лорен, – сказал он удивленно, когда Лорен быстро захлопнула за собой дверь.
– Пепе, ты знаешь, что в этих ящиках? Почему они здесь?
Он нервно облизнул губы и быстро отвел глаза:
– Да, но сеньор Джеред не велел мне говорить.
– Но мы должны помешать этому, Пепе. Мы с тобой можем кое-что сделать, чтобы остановить их хоть на некоторое время.
– Но, сеньора Локетт, но…
– Как сделать так, чтобы ружья не могли стрелять, Пепе? – спросила Лорен, не обращая внимания на его попытки что-то объяснить ей.
– Сеньора, ружья…
– Ты прав. Мы не можем спрятать все ружья, они сразу это заметят. Что же делать? Вдруг глаза ее загорелись.
– Пули! Вот что! Без пули ружье бесполезно. Верно? – Она говорила быстро, думая вслух:
– Мы спрячем пули. Конечно, они могут принести боеприпасы с собой, когда соберутся напасть, но этих по крайней мере они не получат.
– Вы хотите спрятать пули? – воскликнул Пепе, недоверчиво глядя на нее широко открытыми глазами.
Лорен положила руку ему на плечо, стараясь успокоить:
– Не беспокойся, Пепе, я возьму всю ответственность на себя, если Джеред или кто-нибудь из них обнаружит пропажу. – Она заговорила резким, повелительным тоном, чтобы вселить в него уверенность; – Где лопаты, Пепе? Мы закопаем эти ящики вон там. – И она указала внутрь конюшни. – Давай поторопимся. Нельзя терять ни минуты.
– Сеньора…
– Пожалуйста, Пепе, – сказала она нетерпеливо. – Неужели ты боишься наказания? Неужели не хочешь помочь собственному народу?
Пепе отвернулся от нее, бормоча что-то по-испански и качая головой, но сделал все, что она велела. Они перетащили тяжелые ящики к задней стене конюшни, выкопали ямы и, к большому удовлетворению Лорен, забросали их землей. Когда работа была закончена, молодая женщина чувствовала себя совершенно разбитой, у нее отчаянно болела спина.
– Я попробую узнать день нападения. Ты сумеешь предупредить людей в Пуэбло?
– Си, – сказал Пепе с усталым безразличием человека, готового согласиться на что угодно.
– Поезжай в Пуэбло и извести столько людей, сколько сможешь. Скажи им, чтобы они убежали, спрятались – все, что угодно, только чтобы спаслись.
– Я это сделаю, сеньора Локетт.
– Благодарю тебя, Пеле. Без тебя мне бы не справиться. Ты станешь героем своего народа.
Лорен улыбнулась ему и вышла из конюшни. Никто не заметил, как она поднялась наверх. Лорен вымылась и сняла грязную одежду. Когда, усталая, она наконец свалилась в постель, ее руки и ноги болели так же, как и душа.
На следующий день пошел дождь, который продолжался несколько дней, и Лорен подумала, что они с Пепе вовремя сделали свое дело. С неба лились потоки воды, дождь был тяжелым, упорным, крупным, как картечь. Пропитанный влагой густой, липкий воздух причинял Лорен дополнительные страдания. Она чувствовала себя еще хуже, чем раньше.
Прикованная к дому, Лорен ходила по комнате от кровати к окну, она была не в состоянии ни читать, ни шить, ни думать ни о чем, кроме своего неизвестного будущего и будущего своего ребенка.
Наконец дождь прекратился. Небо было покрыто низкими, тяжелыми облаками, воздух был плотным и влажным, но лить перестало.
Этой ночью в дом стали сходиться наемники.
Тяжелые шаги ног, обутых в сапоги, Лорен услышала, сидя за обеденным столом с Оливией, Джередом, Карсоном и Вандайверами. Она ковыряла вилкой в тарелке, время от времени отправляя в рот маленький кусочек, моля Бога, чтобы ее не вырвало.