— Приказчик не приказчик, а в лавке крутился.
Какое-то время он действительно работал мальчиком на побегушках у местного купца-богатея со знаменитой фамилией Суворов. В самом центре Новоспасовки стоит огромный кирпичный домина, крыша железом крыта. Купца теперь нет, а дом коммуне передан. Там живет часть семей, так как всем места не хватает на хуторе. Там и общежитие коммунское для школьников. Маслобойка, кузница, сарай, куда на зиму молотилку и веялку отвозят, тоже там. Да если уж все говорить, то оттуда, из дома Суворова, коммуна-то, собственно, и началась. На хутор она после переехала.
— Не натягивай, Потапе, не натягивай!
— Честь по чести, как всем!
— Пускай послабже!
— Ишь ты, а другим что?
— Да тихо там! — кричат из коридора, боясь прослушать свою фамилию.
Суматоха поднялась, толкотня. Каждому охота пробиться вперед. Кузьменко кинул аршин на стол.
— Или вы угомонитесь, или я лавочку закрываю!
— Читай по алфавиту!..
Счастливцы, у кого фамилия на раннюю букву начинается, уже пробивались к выходу — потные, с раскаленными лицами, прижимая к груди простенькую, но дорогую для них материю.
Рулоны постепенно таяли, худели. Жена Потапа Кузьменки, рыжеволосая, в густых конопатинах Катря, с ужасом поглядывала то на рулоны, то на аршин, который летал птицей в руках ее мужа, то заглядывала в самый рот Кравца, беззвучно умоляя его выкликнуть наконец-то ее фамилию. И вот он выкликнул. Катря кинулась к столу, но Потап осадил ее взглядом. Кравцу же сказал:
— Читай дальше! Руководство получит опосля.
Люди промолчали. Они видели: неловко председателю отмерять себе товар в то время, когда еще добрая половина громады с нетерпением дожидается своей очереди. Они хорошо знали Потапа и понимали, что иначе он поступить не может.
И вдруг стало непривычно тихо. Всех сковала неловкость. Люди почувствовали: что-то случилось, произошло что-то необычное. Потап Кузьменко даже сам ужаснулся: считай, три семьи осталось без мануфактуры. Он смотрит на Кравца, как бы ища в его глазах ответа. Но что скажет Кравец? Чем поможет? Получал все как следует. Все считано-пересчитано, мерено-перемерено. Видать, сам председатель попускал каждому помаленьку — вот и пришел к печальному итогу. Завхозу Косому, правда, остались куски от штук, кое-что из них сострочить можно, а председателю и счетоводу — один голый аршин. Кузьменко крутит-вертит его в руках, но ответа не находит.
Жена счетовода, смуглая тихая гречанка, уткнулась горбатым носом в детское одеяльце — держала ребенка на руках, — всхлипнула и удалилась в свой закуток. Но Катря Кузьменчиха человек иного склада. Она вырвалась на середину залы, растрепала рыжие лохмы, разорвала кофту, оглушила собрание воплем:
— Грабители-и-и!.. Сатаны!.. Нате последнее! С кожей сдирайте!.. Троих детей по миру пустили! Голые под лавкой сидят, не в чем на люди показаться!
— Катря, опомнись! Сдурела?.. — Кузьменко вскинул руку с аршином, пригрозил жене.
Но та зашлась пуще прежнего:
— Хай пощезнет ваша коммуна! Що она мени дала? Хай сгорит, проклятая, провалится сквозь землю, и вы все вместе с нею! — И сверх всего добавила такие слова, которые, ей-право, не каждое ухо выдержит.
Потап даже задохнулся от обиды, от оскорбления, которое Катря нанесла коммуне. При чем же здесь коммуна? Ну пусть корит его, Потапа. Он виноватый, он семью оставил без товару. Пусть сорвет зло еще на ком. Но марать коммуну!.. Коммуны не смей касаться. Коммуна дорого досталась: на нее много крови истрачено, о ней много дум передумано. И если теперь Кузьменко ее не защитит пусть даже от родной жены, если теперь он коммуну на ситец променяет, — грош ему цена!
— Га-а-а!.. Уже коммуна тебе в глотку не входит?! Ось я пропихну!
Сорвался Кузьменко. Кинуло его сам не помнит куда. Побил-поломал о Катрину спину сосновый аршин, сорвал с ее плеч остатки одежды. Что бы еще натворил, неизвестно. Спасибо, мужики не допустили дальнейшей расправы. Заломили руки за спину, выволокли его на волю…
6
Снаряжали арбы ехать за сеном на Волчью балку. Подняли бывших детдомовских парней и девчат ни свет ни заря. Еще, как говорят, черти «навкулачки» не дрались, еще темно, хоть глаз выколи, — а ты хомутай коней, запрягай в арбы и чтобы к обеду был на хуторе с сеном. Иначе нельзя: идет молотьба, скотина — волы, лошади, верблюды, даже ослики — день и ночь в работе, не покорми ее как следует — не потянет. В общем, приказано: одна нога здесь, другая там!