Зимина подвела молчаливую Настю к секретарю райпарткома. Сероштан подал широкую ладонь, поздоровался. Настя вконец растерялась: «Что тут говорить, куда очи девать?»
Странный у нее характер, у Балябихи: то бывает смелее смелого, на любого наступает, а то замрет сердцем, обомлеет, стоит безответная, покорная — хоть веревки из нее вей.
Правду сказать, сейчас она не от робости — от неожиданности онемела. Не многолюдье ее смущает и не высокое начальство, а то, что так вдруг все повернулось: с утра ее из коммуны выталкивали, а к вечеру в делегатки наметили.
…Сразу же по приезде собрала Зимина коммунарок посоветоваться. Рассказала о том, что в Бердянске женщины-работницы организовали добровольное общество «Друг детей». Выразила надежду, что крестьянки помогут работницам в их добром начинании. Совсем не лишним посчитала напомнить, что в стране развелось много беспризорников. Оставленные на произвол судьбы, дети занимаются кражей, хулиганством. Это гибельно для общества, сказала она. Общество не будет здоровым до тех пор, пока не справится с данной болезнью. Подведя, что называется, необходимую теоретическую основу, Зимина перешла к практическим выводам:
— Организация «Друг детей» должна быть широко разветвленной. При коммуне необходимо создать одну из ее ячеек. Прошу выдвинуть активистку, которая начнет создавать ячейку. Прошу также избрать кандидатуру на съезд общества.
Женщины сперва начали переглядываться, а потом в один голос заявили, что самой подходящей будет Настасья Баляба.
— Бывших детдомовцев дуже голубит. Молоко от наших детей отрывает — им отдает!..
Коммунарки рассмеялись, видно было, что простили Настю. Ну, вот и спасибо им!
К тому времени вернулись парни и девчата, ездившие на Волчью балку за сеном. Беда, натворили переполоху! Услышали, что тетку Настю, их заступницу, привлекают к ответу, ворвались на собрание с батогами:
— За что ее судите?!
А им взяли да и объяснили, что, мол, их тетка Настя выдвигается делегаткой. Поедет в самую столицу город Харьков на Всеукраинский съезд добровольного общества «Друг детей».
Вот как дело обернулось!
7
Балябина квартира опустела. Разъехались-разлетелись кто куда: самого малого Балябу — Тошку — еще в сентябре в село отправили. В школу бегает Тошка, живет в каменном доме, спит по-барски: на железной кровати общежитейской; Настасья Яковлевна, делегатка, укатила по железной дороге в столицу республики; Охрим Баляба, глава семьи, тоже отбыл. Повезли его сегодня на мягко-рессорной председательской тачанке аж в самый Мариуполь на курсах учиться. Выпала Охриму доля — стать трактористом.
Но не лежит душа у Охрима к железу: и жесткое оно, и холодное. Дерево — другое дело. Возьмешь в руки доску или чурку какую — и уже видно, куда ее можно приспособить, какая из нее получится польза. Топориком тюкнул, рубанком обтесал — и готово. С ней и руке славно, и душе спокойно. А железо — ой-ой! Столько надо силы, столько ума — где только и взять! Полбеды бы, коль в кузницу б брали, а то ведь на трактор. Там и керосин, там и бензин… А ну крутнешь что не так, поломаешь что — чем тогда расплачиваться? Волосьев на голове не хватит за все рассчитаться. Эх, Охрим, Охрим, пропащая твоя душа! Как было до сих пор любо: взял вилы в руки — знаешь, что ими делают, взял ярмо — знаешь, как его на воловьей шее пристроить. Потому что с малолетства ко всему приучен, ко всему прирос душой. А железяка?.. Хорошо бы случилось неожиданное, или курсы вдруг закрыли, или трактора куда подевались. Вернулся бы домой и целый, и невиноватый!
Жаждет Охрим чуда, прямо-таки молит господа, чтобы выручил. Но все напрасно. Жизнь, она движется своим чередом, и чему быть — того уж не миновать.
8
Село Новоспасовка находится между Мариуполем и Бердянском. До первого верст шестьдесят насчитывают, до второго только двадцать набирается, да и то если ехать горой, через немецкую колонию Нейгофнунг (ее еще называют Ольгино). Лежит село на большом тракте, который начинается от Ростова и тянется до Одессы. Нельзя сказать, чтобы путь этот был столь же прославлен и той же значимости, как, скажем, старая Смоленская дорога, по которой Наполеон шел на Москву, или как Владимирка, по которой в Сибирь каторжников гоняли. Не сравнить его, конечно, и с Большаком, ведущим из северной столицы в Белокаменную. Да, это истина. Но, однако, преуменьшать значение нашего шляха не следует. На нем, кроме городов названных, лежат еще и Таганрог, и Ногайск, и Мелитополь, и Херсон, и Николаев. Замечаете, какая немаловажная цепочка вдоль обоих морей — Азовского и Черного — протянулась? И Новоспасовка в этой цепочке — пусть малое, но звено. Лежит она пока никому не известная, на одном меридиане с Москвой, и время здесь московское, и ветры, что в Москве, если посильнее подуют, сюда доходят. Степь вокруг Новоспасовки голая, бесприютная, одним словом, настоящая, а потому и знаменитая: о ней даже песни сложены. Правда, она не так уж и однообразна, как о ней думают некоторые. По ней бегут с севера на юг реки, такие, как, назовем, Кальмиус, с притоком Кальчик, вошедшим в историю под именем Калки. А где-то там, западнее Берды, река Молочная протекает. Холмы по степи поднялись, словно застывшие волны. Могилы сарматские раскиданы, казацкие курганы, да еще каменные бабы — безмолвные степные божища, многое видевшие на своем немалом веку.