— Вольно, вольно… Что у тебя?
— Если коротко и о главном…
— Коротко.
— Не нравится мне состояние трубопроводов, — неохотно, с трудам выговорил Волосов, — прихватило, правда, слегка, но…
— Вот ведь как, а! — Командир лодки в досаде стукнул себя по боку. — Кажется, все предусмотрели. Но всего не предусмотришь.
— Полюс, Иван Евгеньевич. Он еще и не такой конек может выкинуть. Скоро уходим?
— Осталось немного, — Кедрачев-Митрофанов зачем-то посмотрел на часы. — Надо посоветоваться с Алышевым. Он почему-то удерживает… Докладывай, как пойдут дела. — Командир лодки подал руку Волосову, будто разлучаясь с ним надолго.
— Хорошо, Иван Евгеньевич.
У двери, ведущей в выгородку, где размещены приборы управления реактором, Кедрачев-Митрофанов столкнулся с Юрием.
— Баляба.
— Есть, товарищ командир!
— Прописан здесь?
— Не-ет… — растерянно протянул Юрий.
— Замечаю, больше времени проводишь у реактора, нежели у своих торпед… Козодоев, медом ты, что ли, намазал свой отсек? — Крылья широкого носа вздрогнули, губы разошлись в широкой улыбке.
Юрий осмелел:
— Куда они денутся, мои торпеды? Никто их не украдет.
Кедрачев-Митрофанов только сейчас заметил, что офицеры, несущие вахту у пульта, встали, стоя посматривают то на приборы, то на него, на командира лодки.
— Садитесь. — Ему захотелось сказать этим людям что-то доброе, чем-то их подбодрить. — А знаете ли вы, кто побил рекорд пребывания под паковыми льдами? — начал с вопроса. Посмотрел на сидящих у пульта, на Козодоева, спиной подпиравшего переборку, оглянулся на оставшегося в проходе Балябу. — А ты знаешь?
— Знаю, — с готовностью ответил Баляба.
— Кто? — Командир был вполне уверен, что Баляба говорит не всерьез.
— Наша лодка.
— Откуда тебе известно? — Командир сбил пилотку на затылок, показал широкие белые подковы зубов.
— Рассчитал. — Он принялся рассказывать, когда, какого числа и месяца лодка вышла в море, когда ушла на погружение, где встретила границу паковых льдов, назвал сегодняшнее число, сравнил срок пребывания с прежним рекордом.
— Молодчина! Слышали? — обратился к реакторщикам обрадованный командир, подумав при этом, что пора оповестить о таком рекорде весь личный состав. — Профессор, ей-право! Козодоев, заставь его писать диссертацию: «Атомные лодки и их способность пребывания под паковыми льдами». Подойдет такая тема?
— Вполне. — Зараженный веселостью командира, Козодоев открылся в улыбке, заблестел крупным лбом, туго обтянутым прозрачно-розовой кожицей.
Ребята, несущие вахту, начали пересмеиваться, поглядывая то на Балябу, то на командира корабля. Кедрачев-Митрофанов в том же духе, но пригасив улыбку, заметил:
— Не забудь упомянуть, что при длительном зависании могут заморозиться трубопроводы.
Козодоев повернулся к командиру.
— Бывает?
— Вполне возможно, — уклончиво ответил тот, он пока не хотел об этом распространяться. Мысль его перескочила на Волосова: «Как там у него?»
В группе электриков, у лейтенанта Толоконникова, случилось ЧП — происшествие, которого еще не знала лодка.
После ремонта электрооборудования, опробуя его, матрос Ширин замкнул сеть, спалил предохранители. Старшина группы накинулся на него.
— Корабль вздумал поджечь!
Обозленный неудачей, чувствуя недобрый зуд внутри, электрик попытался взнуздать себя, процедил сквозь зубы тихо:
— Не бойся, тебя не спалю: ты материал не горючий.
— Как разговариваешь со старшим! — вскипел старшина, подступаясь к Ширину.
— Пошел ты… — Ширин подался к трапу.
— Стой, стой, тебе говорят!
Появившийся сверху Толоконников пробасил, тяжело двигая нижней массивной челюстью:
— Что за аврал?
— Матрос Ширин пререкается! Спалил проводку, грубит и не выполняет приказаний! — Старшина зачастил, докладывая невпопад, стараясь вспомнить, какие еще грехи водятся за Шириным.
И возник «пожар». Кедрачев-Митрофанов посовещался с Толоконниковым с глазу на глаз, приказал пока оставить матроса в покое, пообещал по прибытии в базу наказать его своей властью. Он понимал, что люди, утомленные длительным плаванием, становятся весьма раздражительными, к ним нужен подход особый.
Огонь вроде бы погашен, чего еще? Но головешки тлели, чадили. В отсеках шли пересуды. Народ разделился: кто осуждал Ширина, кто старшину. Юрий же мысленно налетел на Толоконникова. Он давно сказал про него: «Сам себя раз в году любит». Заявил так, конечно, не лейтенанту, а дружкам своим, Пазухе и Курчавину. Но сейчас бы не удержался высказать и самому. Ощутил, откуда-то появилась решимость и злость на Толоконникова. Припомнилось, как грузили на лодку ящики с воблой. В ящиках — белые жестяные банки, в опаянных банках — сушеная рыба. Юрий пожелал к случаю: