Юрий почувствовал, как что-то стесняет дыхание, сушит горло. Вначале подумалось, нахлынуло временное недомогание, так — ни с того ни с сего, как бывает в лодке при длительном плавании. Но тут же спохватился, заметив по лицам своих торпедистов, что происходит что-то неладное. Первая защита от всех бед в задраенном отсеке — подключиться к аппаратам ИДА, к дыхательным аппаратам. Он приказал надеть маски. Матросы, чуя опасность, с особой проворностью кинулись к стеллажам, где были расположены аппараты, быстро и старательно натянули на себя маски. Юрий доложил по переговорному устройству в центральный пост о случившемся. По лодке объявили аварийную тревогу.
— Пазуха, гляди тут!.. — глухо, уже через маску, уст пел кинуть на ходу Юрий и опрометью подался вниз. Что-то ему подсказывало: разгадка там, у противопожарной системы.
Николай Кристопадов лежал на спине, левую руку откинул в сторону, правую держал у горла, словно пытаясь устранить то, что мешало дышать. Серое одутловатое лицо казалось мертвым, его уродовал болезненный оскал плотно сжатых крупных темно-желтых зубов. Юрий сорвал с себя маску, умело натянул ее на Крестопадова, пальцами разжал пошире его полуоткрытый рот, всунул загубник дыхательной трубки — такой же загубник, как у аквалангистов, — нажимая на кнопку байпаса, увеличил подачу кислорода.
Когда Крестопадов шевельнул рукой, потянулся, Юрий радостно подумал: живой! Тут же рассчитал, что надо делать в дорогие, малые, скупо ему отпущенные случаем секунды. Первым делом выхватил из раскрытого инструментального ящика пассатижи-плоскогубцы, ручки которых обмотаны темно-бордовой изоляционной лентой, закусил ими ось выключателя, провернул ее до необходимого положения.
Оставалось последнее: дотянуться до полочек, где находились маски со шлангами и баллонами, в которых заключена так необходимая дыхательная смесь. Он уже почти дотянулся, но не взял — не хватило сил. Ему показалось, по всему его телу прошел теплый облегчающий разряд. Через какое-то время пригрезилось, что стоит он у сталеплавильной печи, — видел печь, стоял возле нее, когда ездил в Мариуполь, на завод Ильича с экскурсией, — и всего его, с ног до головы, осыпает колючими искрами бурно вытекающего металла. И еще ему вспомнилось, как он брал в погребе скобяной лавки бензин для отцовского мотоцикла. Продавец сказал ему, что насос не работает, не подает сюда, в лавку, бензин из подвала. Юрий на всякий случай взялся за ручку насоса, погонял туда-сюда — действительно неисправный. Решил лезть в погреб и нацедить из цистерны в ведро. Продавец опять же предупредил: там столько испарений, что дышать нечем, — как бы не было беды!
— Не бойтесь! — только и сказал. Подхватив ведро, подался во двор, спустился в подвал. Он рассчитывал так: вдохнуть на воле, выдохнуть, когда выскочит снова на свободу. Но не донес выдоха. Кран цедил слабо, пришлось задержаться, довелось и выдохнуть и вдохнуть. Тотчас же голову охватила какая-то мелкая нудная звень, перед глазами замельтешили огненные мотыльки, много-много их, просто кутерьма. Долго потом солодило во рту и в гортани.
И теперь — мотыльки, мотыльки. И еще яркие листья буйного листопада, и какие-то блики, словно солнечное отражение в лужах, колючие блики. Ох как колют глаза, ох как колют тело!.. Все видимое покачнулось в одну, в другую сторону, начало медленно поворачиваться, поворачиваться, набирать ход, быстрее, быстрее — закружилось до холодного ветра на губах.
В следующий миг пришло ощущение, что мир остановился, замерев неожиданно резко. Он только для того и вращался, чтобы Юрий набрал инерцию. И когда набрал, движение прекратилось, и Юрий, словно выброшенный центробежной силой, стал удаляться, удаляться — плавно, медленно не чувствуя ни скорости, ни расстояния. Он двигался вверх и чуть вбок по ходу лодки, не ощущая среды, не сознавая, где находится: в воде ли, в воздухе, или уже в межзвездном вакууме? Только желанная невесомость и пьянящее чувство освобождения. То и дело спрашивал себя: почему мне так хорошо, за что мне так хорошо?.. Внизу, слева, ясно различимо покоилась подводная лодка, словно стеклянный, очень прозрачный пустотелый челнок. Посередине лодки, занимая почти всю ее длину и ширину, лежал он сам — это он остро сознавал, — Юрий Баляба. Лежал на левом боку, лицом вниз, положив голову на левую подвернутую руку, правую, словно доставая что-то, выкинул вперед, даже пальцы вытянулись напряженно. Ноги несколько поджаты: одна выше, другая ниже — словно едет человек на велосипеде. Странно как, недоумевал Юрий, я вижу сам себя, сам себя вижу!