Йосып держится в паре с Антоном. На коньках они не ходки, но еще покажут себя: у каждого, как говорится, по зайцу за пазухой. Имеются в виду пузырьки с керосином.
Пора! Хлопцы достают пузырьки, выдергивают зубами бумажные пробки, набирают в рот маслянисто-мыльного керосину, выезжают на самое толкучее место. Держа зажженную спичку на расстоянии вытянутой руки, дмухают во всю силу легких керосиновой пылью на огонь. Чудеса получаются. Пламя вытягивается в темном воздухе, словно огромная рыжая лисица, слепит и удивляет всей своей неожиданностью. За Антоном дмухает Йосып, за Йосыпом — снова Антон. Дуют, как из форсунок. Такой фейерверк устроили, что боязно стало: не погорели бы все в дурном пламени.
Среди катающихся и просто толкущихся на льду хлопцев промелькнула девушка. Ладная такая. Росту крупного. Плотно обтянута в талии плисовым казакином. Белый пуховой платок съехал на макушку, широко открыв полнощекое круглое лицо. Девушка носится по кругу. Подол длинного платья хлещет ее по яловым сапогам, к которым примотаны веревками большие деревянные коньки. Она кружится, словно коршун, явно выискивая в толпе свою жертву. И вот нашла. Ей помогло в этом лисье пламя керосина, выхватывающее из темноты ребячьи лица. Она подбежала к Антону Балябе, обвила его крупными руками, закружила. Тошка от неожиданности чуть не проглотил очередную порцию горючего, уже набранного в рот. Он узнал ее тут же: то ли по воркующему горловому хохоту, то ли по знакомому запаху ее одежды. Освободившись от объятий, сплюнув на лед маслянистую жидкость, Тошка обрадованно удивился:
— Полька!
Полина, сделав строгое лицо, начала с укоров:
— Полымем балуешься, циркач! Дивись, скажу батьке. — Но тотчас же переменив тон, ласково проговорила: — Давно тебя не видела, женишок.
Антон враз смутился. И зачем она его так при всех называет? Когда Поля ему одному про такое говорит — еще ничего. А на людях — вовсе неловко получается: «Женишок!..»
Шутка выросла из пустяка. Забежала однажды Полина к Балябам. Дома никого из старших не оказалось. Один Антон во дворе хозяйствовал. Насупя белесую бровь, подметал огромной метлой палые листья. Полина возьми да скажи:
— Тоня, гарный ты парубок! Возьмешь меня замуж?
Поплевав по-мужицки на руки, махнув метлой пошире, Антон ответил с достоинством взрослого:
— Погоди трошки, подрасту — тогда и возьму!
— Добре, подожду!
Вот так и началась неравная игра. Полине — смех, Антону — слезы. Малый поверил всерьез. Однако нельзя сказать, чтобы Поля к нему была совсем равнодушной. Правда, она понимала свое чувство совсем по-особому, по-матерински, что ли. Как-никак на столько лет старше!
Полина Дудник живет на той же улице, что и Балябы. Считай, соседка. Хата стоит дворов через пять от Балябиной. Привязалась Поля к Антону не на шутку. И одно ему несет, и другое. То маком угостит, то пасленом. В своем дворе детворы хватает, но ее потянуло в чужой. Когда Антон в пеленках покряхтывал, звала его крестником, а надел штанишки — женишком окрестила. Одним словом, всерьез привязалась, мимо балябинского двора никогда не пройдет.
После того, как дядько Охрим переехал с семьей на хутор, улица для Поли осиротела. Разбежится, бывало, девчонка, перегнется через низкую земляную загату, заглянет во двор — пусто. Случается, дядько Румын, балябинский постоялец, встретит неласково:
— Чего, коза приблудная, по чужим пряслам заглядаешь?..
Держа обе руки на плечах Тошки, Поля смотрит в лицо «крестнику-женишку», спрашивает нетерпеливо:
— Як вы там, в коммуне?
Антон, раскачиваясь на коньке, отвечает неопределенно:
— Живемо!
— Як батько, маты?
Антон делится без охоты. Зато с великим интересом осведомляется:
— Так далеко бегаешь? Аж из нашего краю?..
Для него сейчас свой край кажется далеким-предалеким, и по расстоянию, и по времени. Жалко его, милым он видится, тот край, но от теперешней жизни туда уже возвращаться немыслимо.
— Як ты тут оказалась?
— До родичей наведалась. — Приподняв ногу, кивнула на конек, белевший деревянной колодочкой в тусклом снежном сумраке. — Сковзалки у Ванька на часок попросила.
— Отчаянная! — восхитился Тошка. — Не боишься, что хлопцы засмеют?
— Дурень похохочет, умный только улыбнется.
Ступая елочкой, покатилась Поля задом наперед, из виду пропала.
Тем временем на реке затевалось недоброе дело.
Одни куда-то ускользали, другие перешептывались, поглядывая исподлобья на коммунских хлопцев. Коммунары чувствовали: что-то готовится, и на всякий случай держались кучно. Словно холодом потянуло. Словно трещина пролегла по темному льду между двумя гуртами.