— Полько, я що кажу? Я кажу всем: подать сюда Мишу Кавказца! Где он, анафема, ховается! Ось я его зараз!..
— Тату, на шо вам тот Миша? — Поля вся будто светилась, исходя добром. Нет, она не перечила отцу, она просто спрашивала. Ей было радостно, что так много людей во дворе, радостно от того, что много подружек вокруг, что все идет как задумано. Правда, Мишу Кавказца как-то упустили и ни в какие планы не вписали. Но если отец так хочет, то почему бы и не послать тачанку за Мишей? Она посмотрела на Степана, своего жениха, будущего супруга. Он все понял, кивнул Йосыпу Сабадырю (рослым парубком стал Йосып). Тот, причмокнув круто вывернутыми губами, попросил Дудника Дениса:
— Сидайте, дядьку. Мы его зараз пошукаемо!
— Вот золота людина, вот уважил — век не забуду.
Денис ввалился в тачанку, сильно качнув ее с боку на бок, махнул бутылкой: давай, мол, гони! Затем, глядя Йосыпу в затылок, поразмышляв малость, спросил сиплым криком:
— Сынок, а чей же ты будешь?
— Коммунского бывшего садовника знаете?
— Егорьевского кавалера?
— Папаша мой!
— Так, так… А я, грешным делом, подумал, шо ты не нашего бога внук, бо дуже темный, як наче тебя в саже вываляли.
Йосып растянул рот, оскалил в усмешке синевато-белые крупные зубы:
— Це я сегодня не умывался!
Шутка понравилась Денису Омельяновичу. Раскрылатились его рыжеватые усы, поднявшись над темным пустозубым провалом рта.
— Вот бесова дитина, что вытворяет!
В павильоне — хате новоспасовского «мордописца» — было полно народу. Денис Омельянович поймал Мишу за рукав, вытянув его, можно сказать, из-под аппарата, приказал собираться:
— Сей момент чтоб был на тачанке!
Миша обреченно развел руками. Шевельнув ниточкой усов, кивнул в сторону ожидающих своей очереди посетителей, вымолвил:
— Клиентура!
Денис не стал вникать в смысл сказанного. Он находился в том состоянии, когда никаким мудреным словом человека не обескуражишь. Потому продолжал настаивать, находя слова по звучанию подобные услышанному:
— Чи палитура, чи агентура — один черт! Собирайся, дочку отдаю. Зроби мне ласку, га!
Мастеру пришлось теперь уже обратиться к «клиентуре» и развести руками перед ней.
— Раз такое дело… Раз свадьба… — неохотно согласились посетители. Поднимаясь со скамеек, надевали шапки, перевязывали платки. — Мы в другой раз.
Долго еще танцевали Йосыповы кони, долго помахивали хвостами, подрагивали кожей, мотали головами, рассыпая латунный звяк погремушек, пока наконец не появились на каменном крыльце Денис Омельянович — крупный мужчина в темно-коричневом костюме грубого сукна, в тяжелых яловых сапогах — и слободской мастер-фотограф Миша Кавказец в черкеске с газырями, в кубанке, лихо посаженной на левое ухо, в галифе и плотно облегающих его сухие ноги хромовых мягких сапожках. Денис Омельянович правой рукой держал мастера за талию, а левой (зеленой бутылки уже не было) комкал свой серый картуз. Йосып посмотрел на зарозовевшего Мишу Кавказца, взявшегося за грядку тачанки и заносящего ногу на высокую ступеньку, протянул удивленно и разочарованно:
— О, явились! А струмент где?
Миша Кавказец облизнул тонкие губы, чиркнул пальцем по усикам, вспомнил об аппарате:
— Виноват! Момент, момент!
Вернувшись из павильона, он подал усевшемуся Денису Дуднику сперва штатив, затем аппарат: массивный ящик красного дерева. Поднялся в тачанку.
На подворье Говязов уже все гудело и, как говорится, ходило ходуном. Правда, свадьба будто пока не начиналась, но большинство народу уже было подвыпивши. Голосило четыре хромки, стучали бубны, звонили трензеля. Образовалось несколько обособленных кругов, они танцевали под общую музыку, но жили каждый своей самостоятельной жизнью: у каждого круга свои коленца, неповторимые словечки, непохожие возгласы. Хохот взрывался над каждым кругом. Объединяясь в общий, он трепетал над обширным двором. Было похоже, будто вспугнутая огромная стая голубей хлопает крылами на взлете. В добавление ко всему — парубоцкие высвисты кнутами стегали упругий воздух, до щекотки сверлили молодое ухо.
Всем места в хате не хватило. Большинство народу толпилось во дворе. Да и те, что попали в светлицу, не все поместились за столом. Многие остались стоять, прислонясь спинами к дверным косякам, к крашеным углам оконных проемов, к спинке кровати, которая могучим деревянным кораблем выплывала из дальнего угла и доходила чуть ли не до середины комнаты. Иные же просто вытирали беленые стены пиджаками, кофтами, цветными рубахами.