Выбрать главу

Большой стол был составлен из нескольких. Потому получился с перепадами. Его застелили клеенками разного колера, разного рисунка. В центре стола возвышалась огромная бутыль синеватого стекла, под самое горлышко наполненная самогоном. В горлышко, вместо пробки, была сунута багрово-яркая гвоздика. По столу расставлены миски и полумиски с солеными огурцами, помидорами, синими баклажанами, блюдца и тарелочки с розовато-белыми ломтиками сала, горки вареных яиц, наполосованного крупными ломтями хлеба. Иссиня-белая капуста с морковными краснинками щедро полита духовитым подсолнечным маслом, притрушена сверху тонко нарезанными кольцами лиловато едкой цибули. Холодец в глиняных блюдах, обжаренные в печи до хрустящей корочки куры.

Родители сели, как бы поменявшись детьми: Степанова родня — у Полиной левой руки. Полина — у Степановой правой. Батько жениха — не старый дядько среднего росту, с заметными залысинами и седоватым чубом — поднялся со стула, покашляв насухо, кивнул на четверть с самогонкой, попросил ближе сидящих к ней:

— Подайте-ка сюда пташечку!

Четверть ему поднесли бережно, словно новорожденного. Он, сунув ее под мышку правой руки, поддерживая за горлышко заскорузлыми, плохо гнущимися пальцами, стал разливать мутновато-розовый фруктовый перегон по граненым стаканам, приглашая девчат, стоящих у стенки без дела:

— Передавайте в дальний конец стола!

Стояла тихая настороженная минута. Каждый как бы исподволь следил за передвижением стаканов, боясь остаться обнесенным. Не дай бог с кем случится — запомнит Полькину свадьбу надолго.

И вот всем налито, все вздохнули облегченно.

— Ну, что ж, как говорят, мир им да любовь! — отец обратился не к сыну и его невесте, которую уже скоро назовет не невестой, а невесткой, он обратился к своей жене, рядом сидящей. Она, дородно распушившись множеством юбок, вытирала губы платочком, искоса посматривая на девчат, прислуживающих у стола, мало обращая внимания на слова мужа. Муж, заметив ее рассеянность, повысил голос:

— Мать, говорю, мир им да согласие!

— Истинно так, истинно так, батько! Будьте здоровы и счастливы, деточки мои дорогие! — всплакнула, закрылась наглухо платком.

— Погоди, стара, пускать слезу!.. Вот я и говорю, чтоб жили они, дорогие наши чада Степан да Полька, душа в душу! — И по старинке начал бесхитростно рифмовать слова. Все у него получалось ладно и складно: — Чтобы вставали раненько — робили гарненько; чтобы у них все было и на двори и в комори; чтобы внуков подарили нам побольше, да чтобы сами жили подольше; чтобы не было в их жизни ни граду, ни гладу, а чтобы все шло до ладу. — Он взмахнул стаканом. — Вот за это и выпьем, люди добрые!

Хата согласно загудела, зазвонила стеклянной и гончарной посудой. Денису Дуднику долго не удавалось перекричать застольный гомон, но он его таки одолел. Люди, видя, как широко он размахивает грабастыми руками, повернули головы к нему.

— А я ни! — начал выкрикивать Денис. — Я не одобряю эту, как ее, материю-меркантелию. — Он тыкал вилкой в пространство, плескал вином на стол. — Мне ничего не надо, ни волов, ни коров, абы только сами были счастливы, все остальное — черт его забери насовсем! Во какие петушки! Жизня у нас пошла другая. Раз все собираем до кучи, в артель, значит, так и быть, нехай идет до кучи! А нам что надо? — Денис в этом месте перешел на пение, высоко хватил стариковским дискантом: — И пить будем, и гулять будем, а смерть придет — помирать будем!.. Вот так, дорогие землячки. Як у песне поется:

Воли та корови Всі повиздихали. Біле личко, чорні брови Повік не злиняли.

Он посмотрел на дочь, потянулся к ней стаканом:

— Токо бы курей берегла, все остальное — ерунда!

— Ну, нет, Денис Емельянович! — Волноваха рывком вскочил с места. — Не ту песню заспивали, Денис Емельянович!

— Га? — повернулся к нему Дудник.

— Куцые, говорю, успехи прочите своей дочери.

Дудник, махнув рукой, упал на стул. Волноваха же, поправив витой поясок, перехватывавший его белую сорочку по талии, продолжал:

— Мы думаем иначе. Вчера на бюро разговор у нас состоялся… Так вот. — Волноваха сверкнул синевой глаз из-под густых, белесо-рыжеватых бровей, покатал желваки на скулах — видно было, волновался человек. — Нам поступил из центра запрос: выделить на киевские курсы птицеводов лучших людей. И мы бы хотели послать на учебу Полину Денисовну — нашу ударницу. Нехай она набирается науки, чтоб жить по-новому, по-советскому ладу!

— Горько-о-о!.. Горько-о-о!..