— Хороший ты человек, боцман. Душа-человек! — повторяет Каро Азатьян, поспешая за Антоном.
Стоя у низкого плавучего причала, катера покачивались на невидимой зыби. Свежевыкрашенные, поблескивающие латунными ручками и окантовками, они уже были отяжелены торпедами. Длинный ствол крупнокалиберного пулемета зачехлен серым брезентом. Катера потирались привальным брусом о пирс, разминая новые, свежесплетенные, еще сухие и жесткие пеньковые кранцы.
— Катера к походу и бою приготовить! — скомандовал переменившимся голосом, каким-то глуховатым, осевшим от волнения, командир звена лейтенант Богорай.
К штурвалу встал командир катера. Боцман Баляба умостился в пулеметном гнезде, что сзади рубки, сдернул чехол с пулемета. Моторист Степин спустился со своим напарником в машинный отсек. Каро Азатьян протиснулся в рубку, чуть опираясь спиной в заднюю стенку, приготовился к приему команд, касающихся машин. Швартовы отданы. Петруня Бахмут проворно собрал их в бухты, укрыл в железном ящике. Нетерпеливо ударили воду винты, взбив ее до желтовато-белой пены. Тут же укоротили обороты до малых. Катер вздрогнул, закачался с борта на борт, поклевывая носом, отошел от пирса. Ложась то на правый, то на левый борта, скользя по поверхности бухты, выскочил из ворот гавани. За ним — два остальных катера звена.
В квадрате седьмого полигона заметили миноносец. Он лежал в дрейфе. Неестественно низкий, растекшийся в длину. Временами его тело, при покачивании, скрывалось за стеной воды. Над поверхностью моря были различимы только чуть скошенные назад две широкие трубы, мостик да мачты. Можно было подумать, что миноносец погружается в воду. Но вот он снова показал свои надстройки, орудийные башни. Опытный глаз Антона различил вытянутые в линию трубы двух торпедных аппаратов. Таким же точно был и эсминец «С», на котором служил Антон. Но никогда Антону не приходилось смотреть на него вот так — издали, со стороны. Эсминец казался чужим и в то же время очень знакомым. Антон верил, что стоит приблизиться к нему, подняться на палубу, как враз тебя обступит родная братва. С мостика, облокотившись на поручни обвеса, перегнется Лотохин, забрав бороду в кулак, живо посверкивая черными глазами, скажет с напускной строгостью:
— Явился, блудный сын! Ну-ка разыщи Коноплю, и оба ко мне в каюту!
Предвечерняя хмурь заметно сгущала воздух, затушевывая надстройки корабля, превращая его корпус в сплошную темную полосу. Над носовым утолщением полосы, точнее — над мостиком, вспыхнул, замигал торопливыми посылами пучков белого света семафор. Командир эсминца приказал катерам приблизиться, отстояться у его борта. Затем вместе следовать на поиск.
Эсминец рядом с торпедным катером выглядел исполином. Непостижимо высокой стеной возвышался его борт. Он лежал на воде спокойно, точно был впаян в нее. А катера то и дело взлетали на зыби, словно легкие скорлупки. Когда от борта эскадренного миноносца отвели «выстрел», спустили шторм-трап, головной катер подошел к нему «малым», застопорил машины. Антон Баляба поймал мягкий трап, почти повисая на нем, выровнял положение катера и трапа и передал трап в руки Богорая, который с рысьей ловкостью взобрался по его поперечным валикам на высоту борта миноносца.
Поиск начался перед рассветом. Из ближней губы, со стороны южного берега, к эсминцу подошли еще четыре торпедных катера.
Он лег курсом на вест, дал «полный». За ним, словно чирковый выводок за маткой, потянулись все остальные. Охота проходила безуспешно. Тревожимые нашими подводными лодками, караваны противника старались держаться западной части моря, проходя у самых шведских берегов. Ботническим заливом достигали Финляндии. Вдоль финского берега шли тоже с великой предосторожностью, держась в зоне действия береговых батарей, прикрываясь роями катеров береговой охраны, самолетами.
Командир группы поиска связался со штабом, попросил произвести авиаразведку. С небольшого аэродрома, расположенного западнее Кронштадта, взлетело звено разведчиков. Круто взмыв вверх, ушло в облака. По временам, внезапно выныривая над возможными пунктами стоянки или над внутренними путями следования судов противника, самолеты разом оценивали обстановку и так же внезапно, как и появлялись, уходили в облачную завесу.
К вечеру посвежело. Восточный ветер засквозил вдоль залива, сметая мутную наволочь, державшуюся низко у воды. Катера заволновало на зыби. То и дело проглядывало чистое, слегка зеленоватое небо. В проемах облаков покачивались некрупные, малого свечения северные звезды. По мутно-белесоватому оттенку, который принимало небо, уже угадывалось приближение белых ночей.