Войне пошел четвертый год. Кто мог предвидеть, что она так затянется? Кто мог подумать, что хватит на нее, проклятую, сил, хватит мин, бомб, торпед, снарядов? Но, оказывается, хватило. И не только хватило, но еще и прибавилось против прежнего. Прибавилось и кораблей. Много новых БТЩ (быстроходных тральщиков) плавает по заливу, целые дивизионы катерных тральщиков, катеров «МО» и особенно бронекатеров. У торпедников тоже пришло пополнение: новые килевые катера «Д-3». Прочные, сильные посудины. И, что особенно дорого, мореходные: в шторм и в бурю годны. Это теперь необходимо: идти-то придется вон куда!
Да и матросы уже не прежние. И не потому, что шрамов у них да орденов прибавилось, нет. Просто вошли в дело по-настоящему, втянулись в работу. Она для них стала привычной. Правда, к смерти никому не удавалось привыкнуть. Смерть по-прежнему оставалась страшной. Но ее как-то меньше стали замечать, меньше о ней думать.
В хозяйстве Богорая тоже многое изменилось. Сам Богорай теперь не лейтенант, командир звена, а капитан третьего ранга, командир отряда, состоящего из четырех торпедных кораблей. На плечах Богорая появились золотые погоны с двумя черными просветами и одной звездой посередине. На груди командира отряда уже три ордена: два Красного Знамени и еще один, странный для моряков, малопонятный Богораю — орден Богдана Хмельницкого. Он получил его за разгром колонны шюцкоровских катеров. Дорогой орден, необычный. На всем флоте сейчас не сыскать такого другого.
У Антона Балябы на плечах погоны мичмана, да и на груди кое-что поблескивает. На левой ее стороне к кителю приколота медаль Ушакова с серебристой цепочкой по бокам ленты — голубой с белым. На светлом поле медали профиль знаменитого флотоводца. Кому же из моряков не дорога такая награда? И орден у Антона. Название ему дано по времени и событию: «Отечественная война». Степень — вторая: с серебряными лучиками. Вручал его Балябе, как, впрочем, и всем остальным, сам Трибуц — командующий флотом. Собирали личный состав во дворе бригады торпедных катеров и вручали. Многие тогда получили награды. Петруня Бахмут награжден медалью «За отвагу», старшина мотористов Каро Азатьян — Красной Звездой. Петруня, друг еще по эскадренному миноносцу «С», вступил теперь на Антоново место: боцманует на катере, за пулемет садится. А Баляба в рубке, у штурвала стоит, командиром катера назначен.
В рубке они стоят втроем: у самого левого края — командир отряда Богорай, рядом с ним, у штурвала, — Антон Баляба. Справа приткнулся к стенке рубки Каро Азатьян — старшина первой статьи, старший в группе мотористов. Его ребята внизу — их двое — у моторов жарятся. А он наверху. Ловит знаки-приказания командиров, передает их в моторный отсек. Все трое одеты в кожаные черные куртки на меху. На головах шлемофоны, на глазах очки, как у летчиков. Катерника от летчика отличить трудно. Да и работа у них похожа: быстрота, маневр, внезапность. Если уж говорить о всех людях на катере, то следует упомянуть еще одного немаловажного члена экипажа — радиста. Он сидит внизу, в неимоверно тесном отсеке. И вообще, тесно на этой «скорлупке». Крохотная она. Правда, топит корабли любого калибра. И, пожалуй, чем он крупнее, тем она на него идет охотнее. Верится, специально о ней сказано: мал золотник, да дорог…
…Богораевская четверка катеров укрылась за пологим каменистым мыском острова, недавно занятого нашим десантом. Караван немецких судов пробивался к Таллину. Ему никак нельзя было миновать остров. И уж конечно немцы знали, что там стоят береговые орудия, знали их калибр и дальность стрельбы. Как не знать: ведь здесь они сами их устанавливали. Убираться с острова пришлось так спешно, что взорвать установки не успели. Караван шел на риск. Но что поделаешь, удерживаемый гитлеровцами Таллин требовал помощи.
Богорай рассчитывал атаковать суда в момент их поворота и выхода на новый курс. Но пришлось выйти из укрытия раньше. Когда самолеты наведения дали Богораю обстоятельную справку о караване, он определил порядок выхода катеров на сближение.
Немцы облегчили задачу. Опасаясь островных орудий, они пустили по курсу катера прикрытия, приказав им поставить дымовую завесу. Баляба посмотрел на Богорая. Ничего не говоря, растянул рот в улыбке, кивнул головой, туго обтянутой кожаным шлемом, в сторону каравана, подумав при этом об их флагмане, приказавшем поставить дымзавесу: «Дурак не дурак, и умный не такой… Надымил на свою голову, прикрыл наш выход, спасибо ему. Не тот пошел фриц. От страха, что ли, глупеть начал?» Глаза Антона спрашивали у Богорая «добро».