— Давай! — Командир отряда секанул воздух рукой, передал на катера: — Выходить в атаку. Аппараты «на товсь»!
Катер Антона кинулся первым, обогнув мыс, пошел на сближение. Остальные катера выходили на караван строем фронта. Когда суденышко Балябы вынырнуло из дымовой пелены, перед ним возникла стена борта немецкого транспорта.
— Пли! — приказал Баляба.
Петруня Бахмут нажал ручку спуска. Правая торпеда скользнула по желобу за корму, начала набирать ход. Не дожидаясь ее взрыва, Антон высматривал цель, по которой можно было бы ударить левой торпедой. Прямо по курсу шел сторожевик. Он заметил катер Антона. Забухали два семидесятипятимиллиметровых орудия. Но огонь был поздним, бесприцельным. Торпеда угодила в носовую часть сторожевика. Дернувшись от взрыва, он тут же уткнулся носом глубоко в воду. Еще какое-то время виднелась над поверхностью его узкая корма, конвульсивно проворачивались темные широколопастные винты.
12
Богораю было приказано выходить с вечера в дальнюю губу, чтобы в ночной темноте скрытно взять там наших людей. Что за люди, не объяснили. Указали только их число и пароль.
Катера вышли из Нарвского залива еще засветло. Богорай дал команду держаться мористее. Штурман отряда, молоденький щуплый старший лейтенант, недавно пришедший на катера, рассчитал курс и скорость, определил время подхода к заданной точке. Добыв необходимые данные, доложил о них командиру. Богорай, прислонясь к стенке, глядя в прозрачный ветровой козырек рубки, слушал, как звучит в его ушах голос штурмана, находящегося в это время внизу, в каюте.
— Когда, когда? — переспросил.
Штурман повторил, что около полуночи.
— Добро! — Богорай подумал о том, что, возвращаясь к утру, он успеет проскочить островную гряду, а дальше — «аллах поможет».
Катера шли кильватерным строем, строго выдерживая дистанцию, не упуская из виду друг друга. На траверзе Палдиски, понятнее сказать, когда Палдиски оказался под прямым углом к курсу, отряд дал лево руля, пошел на юг. Штурман поднялся наверх, определился по звездам, редко поблескивавшим в просветах темной хмари. На катера передана команда:
— Левый поворот! Держаться за мной! — Через некоторое время Богорай подал новое приказание: — Глуши моторы!
Море показалось неправдоподобно спокойным. Катера еще долго скользили по инерции. Когда их движение сошло на нет, стали подрабатывать моторами «помалу»: Держались ориентира: высокой темной стены с метелкой елей на гребне. Внизу, у самой воды, заметили неверный, кратковременно вспыхивающий огонек: сигналили карманным фонариком.
Катера уткнулись носами в мелкую гальку. К судну Антона подошел сигналивший, обменялись паролями. Незнакомец, можно разглядеть, был в ватной стеганке, в шапке-ушанке. Он приблизился один. И только потом, убедившись, что перед ним свои катера, махнул рукой, вскинув ее повыше головы. Из-за валунов поднялось множество народу. Даже не верилось в такую реальность. Все словно из-под земли выросли.
— Бахмут! — позвал Антон Баляба, расстегивая шлем на подбородке. — Возьми опорный крюк, подведи корму поближе к берегу.
— Есть подвести корму, — как можно тише, но так, чтобы было слышно Антону, ответил Петруня. Упираясь крюком в каменистый грунт, он подал корму по мелководью.
Богорай приказал погрузку. Сперва внесли раненых. Забредая в воду по пояс, молчаливые люди передавали тем, кто стоял на борту, самодельные носилки, в которых лежали раненые. Их снимали с носилок, укладывали в пустые желоба торпедных аппаратов. После, приставив к бортам самодельные сходни, грузили всех остальных. Баляба, принимая людей, помогал им взобраться наверх. Подавая руку, поднимал осклизающихся. Иной раз доводилось хватать за воротник, резко переваливать через борт. Но на это никто не обижался. Торопились ведь. Времени было в обрез, а людей много. Даже не верилось, что малые скорлупки смогут держаться с ними на плаву. Матросы уже заводили разговоры с неожиданными пассажирами.
— Кто такие?
— Лесовики, милай.
— Лешия мы, батя, лешия.
— Откуда?
— Все оттуда же, из бору.
— Разговорчивые! — заметил Петруня, смеясь.
— Дык отвыкли от людского хрипу, одичали, — шутили бородатые.
Лицо одного человека Антону показалось знакомым. Скорее не лицо, а весь он был знаком. Приземистый, сухощавый, темноскулый. Когда Антон подавал ему руку, он как-то знакомо от нее отмахнулся. Схватившись за малые кнехты, подпрыгнул, подтянулся с силой, упершись одной ногой в окантовку иллюминатора, другую закинул за борт. «Моряк, — подумалось Антону. — Иной так не сможет». Когда незнакомец уселся на палубу, опершись спиной о рубку, Баляба приблизился к нему, заглянул в лицо и отшатнулся. Нет, это был совсем не знакомый ему человек. Лицо незнакомца было сильно изуродовано. Косой глубокий рубец начинался над правой бровью. Он рассекал ее пополам таким образом, что конец брови падал значительно ниже той части, от которой он был отсечен. Дальше шрам ложился проломом на середину носа, сбегая вниз по левой щеке до кончика уса. Правый глаз, через который перекинут шрам, зиял темным, незрячим провалом. Баляба поежился от холода, отступил в сторону.