Выбрать главу

— Шотландки не умеют принимать комплименты, — язвительно заметил он.

— Мы любим, когда они абсолютно искренние, — ответила Шина, и все засмеялись, как будто она сказала что-то на редкость остроумное.

— Выпейте вино, — настаивала королева, — и потом я покажу вам то, что, несомненно, позабавит вас.

— Что же это? — спросила Шина.

Глаза королевы, казалось, заблестели.

— Вы никогда не видели мою башню. Я построила ее возле дворца, чтобы мои предсказатели и звездочеты могли общаться с небесами и разъяснять мне тайную связь звезд и человеческих судеб.

— Я… я слышала о ней, Ваше Величество, — ответила Шина, стараясь казаться вежливой.

— О ней многие говорят, но немногим была оказана честь побывать внутри. Приглашаются только мои самые близкие Друзья.

С этими словами королева улыбнулась собравшимся.

Шина сжала кубок в руке и снова не смогла понять, почему ей так неловко, почему у нее такое странное предчувствие, что что-то не так.

Королева показала на кубок в руке Шины, и маркиз поднял свой бокал.

— Позвольте предложить тост, — сказал он. — За неизведанное и за будущее, что бы оно нам ни готовило!

Все собравшиеся подняли бокалы.

— За неизведанное! — повторили они.

Шина знала, что королева внимательно наблюдает за ней.

Она поднесла кубок к губам. Металл оказался холодным, а само вино, наоборот, почти теплым. Как кровь, подумала она, не понимая, почему эти слова пришли ей в голову. — — Пейте! Пейте до дна!

Королева нагнулась вперед.

— Это для вас. Знак моего расположения, моей симпатии, мистрисс Маккрэгган. Пейте до дна!

Шине ничего не оставалось, как выпить немного вина.

Она чувствовала, как оно устремилось ей в горло, почти как река во время разлива. Это не было неприятно, и поскольку королева смотрела на нее, она выпила содержимое кубка почти полностью.

Затем она повернулась, чтобы поставить кубок, ища глазами столик или пажа с подносом. И даже в этот момент она чувствовала, что все присутствующие также внимательно наблюдают за ней. В комнате воцарилось молчание, тяжелое зловещее молчание, как будто все перестали дышать. Шина могла только видеть их глаза.

Глаза! Глаза! Везде глаза! Наблюдающие за ней! Разглядывающие ее! На мгновение девушке показалось, что она оглохла. Они, наверное, говорят, а она их не слышит.

Но затем, подобно тому, как дым поднимается над огнем, Шина почувствовала волну, поднимающуюся по ее телу к мозгу — темную, страшную и зловещую волну. Она ощущала, как эта волна пробирается по ней, поднимаясь все выше и выше, пока не достигла головы, и поняла, что ею овладевает непреодолимая сонливость и со всех сторон на нее надвигается непроницаемая темнота.

Она предприняла последнюю отчаянную попытку прийти в себя, повернуться и убежать из комнаты. Но было слишком поздно! Волны тьмы настигли ее и полностью овладели ею. Шина почувствовала, что теряет сознание.

Глава 11

С Шиной происходило нечто странное. Из темноты, которая казалась абсолютно непроницаемой, пробился тоненький лучик света, не больше кончика булавки. Он то приближался, то снова отдалялся.

Слышался шум — шум поющих голосов и более низкий, басовитый голос, восхваляющий и пафосный. Этот шум тоже отступил, и снова осталась только темнота; определенно зловещая, не предвещающая ничего доброго темнота.

До Шины доносились выкрикиваемые незнакомыми голосами странные слова; имена, которые смутно казались знакомыми и в то же время пугающими.

Медленно, как будто возвращаясь откуда-то издалека, Шина постепенно начала распознавать песнопения. Они были на латыни, но смысл фраз до Шина не доходил.

— Quotidianeum panem nostrum hodie nobis da…

Неужели это так? Фраза звучала как Отче Наш, но задом наперед. Однако одурманенный, неподвижный разум Шины не смог с этим справиться. В воздухе висел тяжелый приторный запах ладана. Казалось, он заполнял ноздри и душил ее.

Прошло много времени, голоса отступили, вернулись и снова отступили, и Шина вдруг стала бояться того, что говорили. Она поняла, что не может больше этого слышать.

Она должна встать; она должна выбраться отсюда. Шина не могла больше подслушивать, потому что знала, все происходящее — зло. Она попыталась пошевелиться и в ужасе, какой она раньше никогда не испытывала, поняла, что парализована.

Ее конечности, казалось, были налиты свинцом и совершенно не слушались ее; но тем не менее она их чувствовала.

Ступни, ноги, руки, грудь — она это знала, все было на месте, но она не могла ими управлять.

Шина старалась изо всех сил, но не сумела даже пошевелиться. Она боролась с параличом, который был еще более ужасающим потому, что она могла бороться с ним только мысленно. Девушка хотела закричать, но губы ее оставались сомкнутыми, и ее голоса не было слышно.

И вот теперь Шина подумала, что мертва; но если это смерть, то что это за место? Где же она все-таки находится?

Голоса стали громче:

— Malo nos libera sed…

Теперь она поняла, что голоса окружают ее со всех сторон, Они доносились спереди, сзади, с боков — значит, это тут, а она находится в самом его центре.

Шина снова приложила все силы, чтобы пошевелиться, и осознала всю свою беспомощность плененной жертвы. Для этого не требовалось никаких цепей; ее тело не подчинялось ее собственным командам.

«Я должна выбраться! Я должна! Во что бы то ни стало!»

Шина знала, что не могла этого сделать.

Голоса не смолкали. Она попыталась открыть глаза, но веки не поднялись. Они давили на глаза, давили так сильно, что, казалось, тащили ее за собой в темноту, из которой она только что выбралась.

Шина боролась против полнейшего мрака, который угрожал снова ею овладеть. Она задыхалась от запаха ладана, ее тошнило. Она ощущала присутствие также чего-то злобного и страшного, что подстерегало по ту сторону ее сознания, чего-то такого, что было готово схватить ее в свои цепкие объятия.

— О могучий Владыка Сатана, услышь нас! — пропел мужской голос по-французски.

— Повелитель тьмы, приди к нам! — послышался ответ.

Голоса достигли оглушительного крещендо. Сознание Шины немного просветлело, и теперь девушка более отчетливо слышала низкий резонирующий голос мужчины, который, казалось, стоял прямо над ней, в то время как ответы остальных присутствующих доносились со всех сторон.

Шина поняла, что лежит на спине. Со всех сторон ее окружало лишь зло, одно лишь зло и неизбежные беды. Она чувствовала это так же отчетливо, как зверь чувствует грозящую ему опасность.

Ей казалось, что, кроме пения, до се слуха доносится зловещее хлопанье крыльев, вероятно, черных и крючковатых, как у летучих мышей. Она снова попыталась крикнуть, но эта попытка приблизила се к той темноте, которая протягивала к ней свои кривые острые когти.

Шина начала молиться.

«Спаси меня, Господи! Спаси меня от всего этого. Убереги меня от зла. Спаси меня! О, спаси меня, всемогущий Господь!»

Слепо и бессознательно, как ребенок тянется к матери, ее напуганный разум искал символ надежды и нашел его в кресте. Девушка отчетливо видела его за веками закрытых глаз — величественный крест из света, золотой и сияющий, который с момента появления, казалось, отогнал часть темноты, вырвал ее из злобных рук, которые хотели снова ее забрать.

«Отче наш, сущий на небесах…»

Эту молитву она выучила еще ребенком; ее она повторяла всю жизнь, когда ложилась спать и когда просыпалась. Ее губы не шевелились, но она пылко молилась в душе.

«…и избавь нас от лукавого…»

Шине казалось, что она выкрикивала эти слова и теперь, как будто на ее мольбы ответили, и почувствовала, что ее тяжелые, как камень, веки немного приоткрылись.

«…Аминь. Аминь!..»

Медленно, на какое-то короткое мгновение, ее глаза открылись и снова закрылись. Шина могла видеть окружающий мир лишь долю секунды, прежде чем тяжесть снова сомкнула ей веки; она поняла, какой сверхчеловеческой задачей будет открыть глаза снова и что ей это вряд ли удастся.