Когда она очнулась, в голове гудело. Болел разбитый висок. К этому времени зал наводнила полиция. Розали увидела, как полицейские защелкивают наручники на запястьях сопротивляющегося Сола и нескольких парней из «Молодых патриотов». Те огрызались и пытались отбиваться. Полицейский помог Розали встать на ноги. Она уже хотела поблагодарить, как вдруг он защелкнул наручники и на ней.
– Но я же ничего не сделала, – возразила она.
– Тогда почему у вас все лицо в крови?
Розали ощупала щеки. Пальцы уткнулись во что-то липкое.
– Боже! У меня кровь! – ужаснулась она, взглянув на руку.
– Совершенно верно, – прищурился полицейский. – И что же благовоспитанная девушка делала в подобном заведении? Сколько вам лет?
– Двадцать один, – соврала она и ощупала рот, боясь, не сломала ли зуб.
– Двадцать один? В таком случае я мэр Парижа. Отвезем вас в участок, там установим ваш настоящий возраст.
Розали попыталась застегнуть пуговицы пальто, чтобы скрыть фривольный сценический костюм.
– Не трудитесь, мадемуазель. Я уже видел ваш более чем скудный наряд. Значит, к мужчинам пристаете?
– Разумеется, нет.
– Это вы расскажете в участке, если только вам нечего мне предложить.
Полицейский расхохотался. Розали лягнула его в лодыжку. Полицейский крепко схватил ее за руку и поволок к ожидавшему фургону. Напрасно она требовала немедленно ее отпустить. Розали втолкнули в фургон.
Ранним утром дверь камеры, где Розали провела ночь с двумя женщинами, чьи лица были обезображены синяками и кровоподтеками, распахнулась, и вошел полицейский. Попав в камеру, Розали попыталась рукавами пальто стереть с лица кровь и макияж. Ей удалось убрать ярко-красную губную помаду. Она надеялась, что стерла и румяна со щек, а вот брови и веки… на этот счет у нее имелись серьезные сомнения. Зеркальца при ней не было, но ей не хотелось, чтобы родители увидели ее размалеванной, как шлюха. Эти слова мать неизменно отпускала в адрес женщин легкого поведения. Полицейский жестом велел Розали следовать за ним. Они прошли по длинному коридору, провонявшему потом и табаком, поднялись по лестнице и оказались в тесной комнате на задворках полицейского участка. Там стоял ее разгневанный отец.
– Благодарю вас, месье полицейский, – почти не разжимая губ, произнес отец, отчего слова были похожи на шипение. – Смею вас уверить, что такое больше не повторится.
– Рад слышать, месье.
– И я могу рассчитывать, что эта история не получит огласки?
Полицейский кивнул и похлопал себя по карману. Чувствовалось, отец хорошо ему заплатил.
Розали открыла рот, пытаясь объяснить случившееся. Отец поднял руку:
– Ни… слова.
Он вытолкнул дочь в другую дверь и вышел сам.
Домой ехали молча. Розали ломала голову над правдоподобным объяснением. Ее пальто было застегнуто на все пуговицы, и потому отец не видел, что внизу. Пожалуй, она скажет, что подруга позвала ее посидеть в баре за выпивкой. Такое объяснение явно не понравится родителям, но сказать правду она ни в коем случае не могла. Каково было бы родителям узнать, что она работает танцовщицей в «Баре Джонни»! У ее властного отца мог случиться припадок, а мать, не догадывающаяся, чем занимается дочь, закатила бы истерику. Родители и понятия не имели о настоящих удовольствиях.
Отец Розали занимал высокий пост в Министерстве общественных работ. Он гордился тем, что во время послевоенной неразберихи и непонимания между министрами способствовал осуществлению всех задач, касающихся восстановления Франции. Карьера означала для него все, а к жене и детям он относился с едва скрываемым безразличием.
Своей тайной Розали поделилась лишь с сестрой. Клодетта, которая была старше ее на девять лет, пообещала не разглашать тайну, однако настоятельно посоветовала бросить это занятие. Сестра жила в Англии с мужем и тремя дочерьми: Элен, Элизой и малышкой Флоранс. Ее муж был наполовину французом и наполовину англичанином. Клодетта регулярно навещала родителей, а в промежутках Розали остро недоставало присутствия сестры. В родительском доме не было душевного тепла, зато там очень пеклись о соблюдении внешних приличий. Всякое проявление чувств подавлялось. Розали внушали, что ее обязанность – стать хорошей женой и матерью. Клодетта была единственной, кого она любила.
Дома родители устроили ей отвратительный допрос с пристрастием, однако Розали твердо держалась придуманной истории: во всем виновата подруга, которая позвала ее в «Бар Джонни» и сбила с пути истинного.
– А что это за черная гадость у тебя вокруг глаз? – сердито спросила мать.