Ошарашенно смотрю на Матвея. Здесь, в полумраке задымленного клуба, я отчетливо различаю расширенные зрачки, расфокусированный взгляд и то самое выражение лица, которого боюсь: агрессивное, животное, необузданное.
— Заканчивал бы ты, друг с этим, совсем на голову отбитым становишься. Юль?
— Че ты сказал? Боря, свалил бы ты нахрен скорее, а то некому будет завтра бабушек Аллилуей в церкви развлекать, — Матвей дергается в сторону друга, точно озлобленный бык на корриде.
Бросаюсь вперед и встаю между парнями. Я не хочу, чтобы мой друг пострадал из-за меня, сегодня я и так лишила их заработка.
— Боря, всё нормально. Мы разберемся, — умоляюще смотрю на друга.
Иди же, ну.
У Бори раздуваются крылья носа, сжаты кулаки и весь он предельно собран, чтобы дать отпор. Но силы-то не равны.
Свирский- здоровый бычара, а Боренька — худой циркуль с меня ростом.
— Лучше беги, Боря, — провоцирует его Мот, нахально складывая руки на груди, — защитник хренов.
Прикрываю на секунду глаза, вот же придурок!
— Борь… — прошу друга, а самой уже хочется ткнуть его по черепушке.
Переводит взгляд с меня на Матвея и обратно.
Жду.
«Уходи, уходи, уходи», — мысленно посылаю ему сигналы.
Сомневаясь, Боря еле заметно кивает, разворачивается и уходит в сторону нашего столика.
Выдыхаю.
Поворачиваюсь к своему неадекватному парню и собираюсь уже разнести его к чертям, но не успеваю, потому что Мот грубо хватает меня за подбородок, больно вдавливая большим пальцем.
— Всем так открыто себя предлагаешь, да, Юляшка? — по моей спине пробегают мурашки, только не от удовольствия, а от страха. — А мне не даешь… — впивается в кожу шеи, жестко втягивая в рот.
Сволочь, опять оставит засос.
А у меня экзерсис в понедельник у Смелковского, который и так меня не жалует.
— Отвали, — хочу оттолкнуть Свирского, но Матвей мертвой хваткой удерживает запястье, отчего то начинает саднить.
— Куда собралась? Опять динамишь?
— Отпусти. Ты делаешь мне больно, — пытаюсь выдернуть руку, но тщетно.
— До каких пор ты будешь держать меня на голодном пайке, а, Юляшка? — скалится Матвей, нервно шмыгая носом.
— До тех, пока не перестанешь мне врать. Ты опять под чем-то, Мот? — толкаю его в грудь. — Ты обещал.
— Я — чист. Ты задолбала меня контролировать, — толкает меня в ответ.
Я оступаюсь, но клубное месиво не дает мне упасть. Меня кто-то ловит, и я незамедлительно срываюсь прочь, пока мое тело свободно.
— Юль, — слышу как орет Свирский, — да твою ж мать!
Выбегаю из прокуренного душного помещения, и тело моментально холодеет. На улице конец мая, но в Москве вечерами прохладно. Обнимаю себя руками и радуюсь, потому что в заднем кармане комбинезона нащупываю телефон.
Набираю Борю и молюсь, чтобы друг с абсолютным музыкальным слухом расслышал среди бьющих басов мой звонок.
— Юлька, ты где?
Слава Богу!
— Боря, я на улице, у входа. Забери, пожалуйста, мою рубашку и рюкзак, — умоляюще прошу друга, — только Свирскому ничего не говори.
— Понял, жди.
Отхожу подальше от курящих. Завистливо смотрю и мечтаю вдохнуть свой любимый чернично-ванильный десерт.
Мне нужно успокоиться.
*катка — партия в компьютерную игру.
4. Юля
— Пссс, Юлька, — слышу, как зовет меня Алка, но не рискую отвечать, потому что Смелковский опять недобро на меня поглядывает.
— Так, стоп-стоп-стоп! — ударяет в ладони Александр Маркович, — Наталья Владимировна, давайте еще разок со второй репризы, ну никуда не годится! Хуже пингвинов! — обращается к нашему концертмейстеру Смелковский, а по залу проносится недовольный гул несогласия.
Потому что Александр Маркович Смелковский — садист классического танца! Он реально измывается над нами, забывая, что мы- современники, а не классисты. Он дерет с нас не три, а все четыре шкуры, но больше всех достается почему-то мне.
Я не знаю почему Смелковский меня невзлюбил еще с первого курса. Только по его дисциплине — Методика классического танца у меня проблемы, а по всем остальным-я примерная хорошистка. И как вспомню, что нам с ним сюивить* до конца учебы, так каждый раз вздрагиваю.
Я терпеть не могу классический танец! Возможно, я бы лояльнее к нему относилась, если бы вел эту дисциплину кто-нибудь другой.
Я терпеть не могу классический танец и Смелковского тоже! Будь он проклят со своими батманами и арабесками!
— Внимание! Прэпарасьон! Ииии…пятая позиция, томбэ** с полуповоротом сюр ле ку дэ пье,***- орет этот садюга, а по залу вновь раздается гул возмущения.