Даже атака всем родом его дохлой персоны, с его точки зрения, из «нормы» не выходила. Потому что при жизни этого редкостного засранца пытались отпинать всем родом и устроить импичмент не раз и не два. Безуспешно, как понятно — и опыт, и действительно очень неслабый владетель. И да, после озвиздюливания родовичей они нередко драпали из особняка и отсиживались, пока злостный хрыч «не остынет», опять же — ещё при его жизни.
Ну а Барибал на эти «милые шалости» вообще не обращал внимания: интеграция идёт, займёт несколько лет, медвежата относительно целы и здоровы — значит, всё хорошо.
— Ты — идиот, — ласково, под одобрительное ворчание Потапа, просветил я возмущённо подпрыгивающего деда. — Ты — мёртв. Слов твоих в яви не понимают, даже если ты говоришь. В нави — не могут понять из-за оборота. Твои действия выглядят для живых Барибалычей как проявление злобной и сильной навки, с которой они не могут справится.
— Э-э-э… — подвис дед. — Сами виноваты! — задрал он нос.
— Что не прибили такого засранца, как ты, сотню лет назад? Безусловно, — оскалился я. — Степень вины огромна. Только меня, видома, наняли чтобы избавиться от навки, изгнавшей род из родового особняка.
— Никого я не изгонял! Пусть возвращаются, так уж и быть.
— И ты снова начнёшь их изводить?
— Чтоб всё было!
— Потап, и что с ним делать?
«Обоссать, разве что. Жрать и трахать не стоит», — рассудительно сообщил топтыгин. — «Вот только узнай у этой дохлятины, откуда он узнал про объединение с чернышом».
— Хм, а информация эта не слишком известная?
«Я — не знал», — сообщил Потап. — «Понять, что такое возможно — могу. Но чернышу такое в голову не приходило, пока этот престарелый хрен ему не предложил. И то, что все людишки так хорошо и много знают про правильных зверей — не уверен. И точно не этот склочный хрен придумал! У него весь ум на склочность уходит!»
— Пожалуй, ты прав, — согласился я.
Стал теребить Аксука — и обломался. Дохлый хрыч просто не помнил, откуда эта идея. Я поорал-погневался, даже Барибал на него рыкнул — без толку. Вроде как «придумал сам», как врал с начала, но после рыков задумался. И выходило, что идея появилась незадолго до смерти, после гулянки, на которой престарелый глава рода изволил ужраться до непотребного состояния. Впрочем, судя по контексту, так нажирался Аксук при каждом гульбище, компенсируя «нервное напряжение при руководстве родовым объединением».
«Ну и навь с ним», — махнул лапой Потап. — «Могла и водка эта ваша нашептать — от неё у вас в головах такая хренотень творится, что башка кружится, и смотреть неохота».
После чего начались разборки: в том смысле, как сделать так, чтобы дед не «блистал характером», то есть мой заказ был бы выполнен. Ну он, как бы, типа обещал «не трогать недоумков, разбазаривателей и глупцов», но делал это с таким скрипом, что падающие деревья и несмазанные двери позавидуют. И веры его словам было процентов пятьдесят: либо не врёт, либо врёт.
А Барибал просто не понимал, что с этим делать. Контролировать действия деда он не мог из-за непонимания. Забрать того в своё логово — мог, но в таком случае процесс ассимиляции ехал по звизде, с непредсказуемыми последствиями. То есть ассимиляция-то будет, но чёрт знает, когда, да ещё с вероятностью капитально протёкшего крышей тотемного духа.
Так что оставалось нам с Потапом только пугать… хотя и честно говорить. Или Аксук ведёт себя прилично до конца ассимиляции и свои «порядочки» в особняке не наводит. Или мы вернёмся, и я дохлятину пристукну, вне зависимости от последствий.
— На беду мой род обрекаешь, видом! — ныл старый пень. — Эти недоумки всё…
— Хуже, чем ты — не сделают при всём желании. У тебя талант, редкостный, — отрезал я. — И пререкаться с тобой мне недосуг — без тебя и твоего рода дел хватает. Существуешь мирно, живым не гадишь — существуй, пока не сольёшься с Барибалом. Ну а начнёшь гадить, ты для меня — навка. Я — видом. Продолжать?
— Не надо, — с видом невинно потерпевшего буркнул дед. — Навь с тобой, видом: не буду этих недоумков трогать. То-то посмеюсь, когда они всё просрут, да и сдохнут! — нашёл что-то позитивное в кромешье «дать живым жить своей жизнью» старый хрыч.