Сблизился с тенью куницы, и замер. И непонятно, что, блин, делать: удары огненными лапами проходили через тень.
«Я — не знаю. Я — не обжора», — уточнил Потап. — «Как убить — знаю, и ты знаешь. А как сделать, как ты хочешь — не знаю».
«А я — знаю», — пискнула Динька. — «Но они сами», — уточнила мелкая.
Это она имела в виду возможность «затягивать в навь», но такой вариант и вправду не годился: фейки взламывали мозг, и одарённый сам проваливался в мир мёртвых, по своей инициативе и фейкиной воле. Какие-то невнятные, присущие человеку механизмы работали, как я понимаю. А мне надо или убить из нави, или вытащить в навь владетеля. Что вроде и непонятно как, а на деле…
И стал я «душевно жечь». А через полминуты поджаривания в нави появилась ошарашено вращающая башкой шестилапая куница с подпалинами. Понять засранец ничего не успел: моя лапа пробила ему грудку, ухватив за пульсирующее сердце, держа на весу. Думал, что-то пафосное сказать, но плюнул. И просто раздавил сердце засранца, с интересом ожидая результата. Потому что мы были в Нави, а есть ли «сердце» у Барисула как жизненно важный аксессуар — я был не уверен.
Но, как оказалось, было. Обмяк и стал рассеиваться искорками, впитывающимися в меня, под одобрительное урчание Потапа.
«Вот я поел, и силушки медвежьей прибавилось», — довольно констатировал он. — «Чего задумался, шебуршень?»
— Да как-то думаю. Впрочем — врагом этот скот не был. А был он гадом, без которого просто спокойнее жить будет, — сам себе ответил я на всякие переживания. — Ладно, надо… хм, надо в Находку вернуться.
«Нахрена?»
— Он Тортиллу… тьфу, Щелец траванул. И если жива — надо сообщить, что отравитель мёртв. А если мертва — передать Щелецам через Рейнаров.
«Шебуршенство человечков! Но, может, и верно — что с щенками творится, лучше знать, чем не знать», — выдал мохнатый.
А я вышел в явь, на всё так же сайгачущем аркубулюсе. И чуть не получил по башке дохлым трупом мёртвого Барисула! Вот даже сдох — и то нагадить норвит!
Аркубулюс притормозил, подчиняясь моему пожеланию, пыхнул в дохлятину высокотемпературным пламенем на всякий случай: несложно, а потом спокойнее будет. Впрочем, дохлый труп обгорал без вскакиваний и протестных воплей на тему неподобающего отношения. Так что развернул я аркубулюса к Находке. И стал слушать нудёж Потапа, что ему охота белок. И белок, и лосей, и вообще мяса побольше, а то меня чинить без расходников накладно.
26. Подушечная личная жизнь
Добрался до Находки, рёвом оповестил окружающих, вне зависимости от причастности, что моё почтенство изволит хотеть жрать. Пожрать мне оперативно и обильно начислили. И пока я восполнял дефицит организма в белках и прочих коровах, Рейнары зачастили всякие извинения. Упомянув что Щелец не сдохла, но лежит в панцире и на тыкание в него палочкой не реагирует.
— Так в панцире, потому что. Потому и не реагирует, — мудро и почтенно прочавкал я. — Так, уважаемые, всё это весело, но давайте к делу. Отравителя я поймал…
— И скушали? — пискнула лисичка-подросток, с ужасом (хотя с ужасом — не только она) наблюдающая на уничтожение тысяч провизии.
— Нет, — отрезал я. — Испорченный был, потому не скушал. И немного проголодался, — пояснил я свой незначительный аппетит. — Так вот, догнал, поймал и не скушал. И больше отравитель не будет.
— Что не будет?
— Совсем не будет. Вообще и совсем.
— А род Боричей…
— А вот тут, уважаемая, — нахмурился я, обращаясь к старушке, — дело ваше. Мои дела — мои. Ваши — ваши. Что и как у меня будет с Боричами — вас не касается. Как и меня, что у вас или Щелецов, — разграничил я зоны беседы.
Потому что после действия Барисула, с одной стороны, выходило, что свинтусы «подло напали» на меня и Рейнар. И на Щелецов, за компанию. Совсем подло и неблагородно, то есть естественный ответ по укладам, традициям и всякому такому — кровная война родов. Но это сферически и в вакууме, как понятно. Боричи — данники Корифея, Барисул — «принятый родович», за которого по букве род отвечает. А по факту, за счёт того, что не было кровного родства, есть некий люфт, зависящий от воли «подвергнутых подлому и бесчестному нападению».
В общем, я от данной ситуации официально отклонялся: например, Рейнары, положим, предъявляют свинтусам претензию. И, теоретически, говорят: так и так, вы потравили подло, чуть нас не подставив непричастных нас, почтенного видома Михайло Потапыча, ну и Тортиллу, совсем непричастную, тоже потравили. То есть, фактически вмешивают меня в конфликт родов. А разграничивая «области нападения и ответственности», я выводил свою морду из этой шебуршни. Понятно, что, возможно, мне Боричей реально придётся вырезать к чертям, но именно как «роду Потапыч», независимо и по делу.