— Благой, Казнь, Михайло, Бешеный, Морозный и Перун — ко мне! С вами отдельно потолкуем, — сообщил он, отмечая глазами названных, по крайней мере, в меня свои гляделки однозначно впырил.
Куда деваться — потопал я ко входу в воеводство, и подтянулись названные. Лично я был знаком только с Квадрасеком, который Морозный. Но про пару «могучих одарённых» был, в общем, наслышан. Бешеный — могучий огневик. Причём, судя по красной перекошенной морде, Бешенный — это не только прозвище. Перун — молниевик, электрошокер. Не в смысле божества, а именно перуна, вспышки молнии. Вдобавок, пузатый и низенький тип, не старше двадцати пяти лет на вид, постоянно судорожно подёргивался, и мимикой, и телом. Видно, не заземлили, разумно сделал я выводы. Был ещё «Тихий» — могучий телекинетик, один из самых опасных одарённых, способный закидать противника сотнями килограммов… чего угодно, что укладывается примерно в полтонны. Судя по описанию Зорга — на чуть ли не на субзвуковой скорости. Но этого типа видно не было, уж чёрт знает, почему. Хотя и столицу без присмотра, что очевидно, глупо оставлять. Так что, видимо, оставшиеся сотня с гаком дружины, в том числе и Тихий, будут заниматься «стандартными» делами в Золотом и округе.
А вот парочка из неких Благого и Казни меня заинтересовали. Зорга про волхвов на службе не распространялся — судя по всему, просто не знал толком. А так — внешне владеющие как владеющие. Но сильны, это чувствуется. И… сложно сформулировать, некий флёр, что-то едва уловимое от них ощущалось. Чем-то похоже на шутовское ехидство, но не то и не так. Очевидно — благословение Двуединого, которое начисто смазывало ощущение тотемного зверя. То есть понятно, что у парочки эти звери были, причём сильные, но что за звери — совсем не понять.
— Слава Апопу! — несколько вразнобой, признесла парочка волхвов, сведя большие пальцы.
— Единения Двуединому, — блеснул я начитанностью, подняв обе руки ладонями к жрецам и сцепив их перед грудью в пожатии. — Здравствуй, Морозный. — кивнул я Квадрасеку.
— Приветствую, Михайло, — безэмоционально кивнул одарённый.
Толстячок дергунчик с улыбкой (чрезмерно широкой) молча поклонился пару раз. Как я понимаю — чтобы её не приняли за тик, а поклоны — за дёрганье. А с речью у бедолаги, если подумать, вообще могут быть ощутимые проблемы, вот и молчит. А вот краснорожий мужик лет тридцати, с явными подпалинами на бородке и шевелюре, бешено вызверился на меня красно-карими (почти бордовыми) глазами, бешено перекосился и бешено отвернулся.
Смех смехом, но судя по наблюдаемому, из него и Квадрасека вполне может получится один сносный и вменяемый человек, с нормальными реакциями. И похоже, «могучее одарение» одарённых корёжит в смысле здоровья и психики от души. В принципе, и наделение вторым обликом тоже в определённом смысле «корёжит», вот только тотемные звери гораздо ближе человекам, чем духи. Да и опыт имеют, пусть не такой обширный, как у Потапа. Так что у владеющих «побочки» — сознательное действие тотемного зверя. А у одарённых — как повезёт. На что тонко указывает «выбраковка» дохлых и безумных.
Такой компанией мы и дотопали до змейской норы, по совместительству — воеводского кабинета. И тут Серпент сообщил нашей шестёрке, что мы — «оперативный резерв», на случай сволочного навства. Охотничий кутёж предполагается на трое суток, с сегодняшнего вечера, в пригородном лесу Золотого. А мы будем, помимо наших ертаулов, работоать «двойками» паладин-одарённый.
— Михайло, Морозный, вы вроде как сработались? — уточнил Змей. — С Бешеным тебя ставить, Лаш, я опасаюсь.
— Я тоже опасаюсь, воевода, — пробубнил Квадрасек, делая ко мне маленький шажок.
При этом, на бледном и совершенно безэмоциональном мордасе морозилкина промелькнула слабая, но прекрасно читаемая эмоция «кто угодно, только не этот психопат!» Хотя по-моему, воевода Квадрасека педагожил — из двух одарённых двойка «элементалист — паладин» не складывается. А вот если огневик и морозилкин в херовых отношениях (что, судя по гримасе Лаша, так и есть — по Бешеному, во всех смыслах, хрен поймёшь, он на всех злобно пырится, даже на воеводу и даже на меня), то «я его боюсь» от Лаша после поединка обретает больше смысла. Не столько «боялся стихии», сколько опасался, что огненный мишка — такой же долбанутый психопат (по виду выходит так), как и огненный человечишка.