Воевода, в процессе рассказа «какая великая и невообразимая честь жисть положить за аж самого корифея» на меня зыркал, на кивки и улыбку морщился. Да и начал он, если разобраться, с БОЛЬШО-О-ОЙ переговорной ошибки. Его «видом — это хорошо», с учётом интонации и прочих моментов всю «бодрую агитацию» херил на корню. Корифею и его дружине был именно нужен видом, уж чёрт знает, нахрена. И чёрт знает, насколько сильно — вряд ли критично, но именно нужен, что мою позицию в будущих переговорах (после обязательной порции лжи и пропаганды — они и начнутся) делало достаточно состоятельной. В общем, через пять минут «ура-на-баррикады» змеюк скис, хвост фигурально повесил, и уже без идиотически-радостного выражения спросил:
— И чего ты, видом, лыбишься так погано?
— Тебя, воевода, слушаю, — пояснил я. — Сам же «по делу толковать» предложил. Вот и жду, когда начёшь. Нет, если тебе нравится пустословить — я не против, — заверил будущее начальство я. — Часик послушаю, очень у тебя задорно выходит…
— Тьфу, — сплюнул сторону Серпент. — Ладно, Потапыч, давай по делу. Свой… Медвежий Угол, — сверился он с какой-то бумаженцией на столе, хмыкнув, — ты до недавнего времени не покидал. Ни хрена не знаешь, не умеешь, но силищи в тебе тьма… Да что ты лыбишься-то⁈ — уже возмущённо выпучил он свои змейские буркалы.
Ну а я, естественно, на описании «какой я неумеха» продолжил лыбиться и кивать: «ну, что ты мне ещё расскажешь?»
— Так ты, Серпент, продолжаешь сказки рассказывать, — честно ответил я. — По делу — ни на купру, болтаешь, о чём не знаешь.
— А ты вой великий⁈ С навами и навками даже говорить не буду — ясно, что дока. А с владеющими? Тебя…
— А давай разберёмся. Хвастаться я не хочу, но рядом жил род. Род, большой, с нами, Потапычами, во вражде, подло перебили всех, кроме меня. Так вот, Серпент: нет того рода, совсем. И я когда Корифею писал — о этом сообщал. А ты мне сейчас сказки рассказываешь, какой я неумеха. Только нужен я тебе и корифею, уж не знаю, сильно или нет, — развёл я руками, — но нужен. И ты либо мне про дело мне не напоминай, а продолжай свои сказки рассказывать, а я послушаю. Или, всё же, о деле говори.
Змей «встал в позу», смерил меня взглядом, пробормотал что-то в стиле «умные все, мочи нет, убивать пора». Но после ухмыльнулся и стал толково рассказывать про саму службу. И оказалось, что всё несколько хуже, чем мне думалось, но лучше, чем могло быть.
А именно: не день в неделю службы, а чёткое количество дней или ночей, «от зари до зари». Теоретически — двадцать четыре часа службы, семь дней в неделю. А на деле — примерно день в неделю у дружинника выходит. Потому что количество дней в тысячу оговорено в «ряде», этаком контракте-договоре. И всякие подвиги и прочие нештатные переработки — тоже оговорены. И получается, что если дружинника держать сутки напролёт на службе — то его служба в год уложится. А за службу Корифей выделяет «село крупное али деревень несколько, с людишками не меньше тысячи». Это как бы именно договор, и именно за службу — те же стражники на входе в корифейский полисадник, как я понимаю, десять лет там стоят и эти «сёла-деревеньки» за этот десяток лет и заслуживают.
Дальше, было «денежное довольствие». Аргем, серебруха раз в седмицу дружиннику. При этом, например, Серпент на стол брякнул кошель «на обзаведение». Я его брать сразу не стал, но даже на слух понятно, что там серебро, и немало. И судя по всему, такие «денежные дотации» от Серпента, самого Корифея, корифейских придворных — это основной доход на время службы. Само собой, тому, кому этот доход нужен.
Далее, с «обзаведением» — отдельная песня. Никого не сношает, где, как и с кем я живу. Единственное — Серпенту должен доложить про место, где обитаю, и место, где бухаю. Чтоб он знал, если что, куда за мной посыльного слать. А так, арендую жильё, куплю или ещё что-то — так это мои проблемы, часть денег «на обзаведение» на это и идёт. Но это бы ладно: обмундирование и прочая снаряга — мои проблемы, вот совсем. На службу я должен являться с «саблей вострой, пистолем или пищалью, с запасом под них». Во что одет и прочее — опять же, мои проблемы, правда, в том, что на мне, «нельзя, сам позоришься, дружину позоришь и самого корифея».
— С саблей — бред, — высказался я. — С пистолем и пищалью — в общем-то, тоже.
— Не видишь ни лешего? — змейски оскалился Серпент.
— А сам-то?
— А я — вижу, — постучал он по моноклю. — Мастер Любим ладит, направлю к тебе служку, проведёт-покажет, — посулил он мне. — Но чем тебе сабля-то не угодила?
— Я её сломаю, и у противника, и у себя, — продемонстрировал я когтистую лапу. — Только мешаться будет, Серпент.