Именно тогда Екатерина, встревоженная убийством короля Густава и скоропостижной смертью императора Леопольда, пишет черновое завещание: «Для блага Империи Российской и Греческой,— говорится в конце завещания,— советую отдалить от дел и советов оных Империй Принцев Виртемберхских и с ними знаться, как возможно менее, равномерно отдалить от советов обоих пол немцев»9. Примечательные и полные глубокого смысла советы гениальной правительницы, сделавшей главной целью своей политики служение национальным интересам России.
Следует упомянуть, что Суворов, которого некоторые авторы зачислили в масоны, отрицательно отзывается об известных деятелях тайных обществ: Новикове, графе А. П. Шувалове, Репнине. «Но гугнивого Фагота,— наставляет он Хвостова 2 марта 1792 г., незадолго до ареста Новикова,— тяжело остеречься по марткнитству» [207].
Тяготясь своей ролью «инженера», Суворов не ослаблял усилий по созданию надежной системы укреплений, которая должна была обезопасить столицу империи от покушений беспокойного соседа. По его инициативе были построены каналы между Нейшлотом и Вильманстрандом, не предусмотренные первоначальным проектом.
К осени 1792 г. основные работы были закончены. Суворов представил план обороны границы на случай войны и, считая свою миссию завершенной, начал хлопотать через Турчанинова и Безбородко о поручении ему войск на юге, подальше от правящих сфер. В письмах он неоднократно упоминает о своем недовольстве наградами за Измаил. «Стыд измаильский из меня не исчез, сколько времени тянется одно Гене[рал]-Адью[тантство],— читаем мы в письме Хвостову от 20 октября 1792 г,— От Ирода к Пилату, от Пилата к Ироду. Обещать можно до замирения, до новой войны и до нового замирения». Совершенно очевидно, что умерший год назад Потемкин тут не при чем. Под Иродом и Пилатом подразумеваются здравствующие Зубов и Турчанинов. Фаворит, желая заручиться поддержкой Суворова, обещал ему весной-летом 1791 г. генерал-адъютантство. Но обещания не сдержал и через Турчанинова передал успокоительные заверения. Суворов так и не смог пробиться в узкий привилегированный круг генерал-адъютантов императрицы (среди которых были и Репнин и Николай Салтыков). «Стыд измаильский», по нашему мнению, это еще и угрызения совести, связанны воспоминаниями о том, как, поддавшись посулам «новых друзей», он пошел против своего благодетеля. Не случайно в тех же самых письмах Суворов все чаше вспоминает «Князя Григория Александровича» «Часто я ему был нужен в виде Леонида»,— признается он Хвостову 20 июля 1792 г., намекая на свое «особливое» положение при Потемкине. Ведь под начальством Потемкина он совершил подвиги, сравнимые с подвигом спартанцев при Фермопилах. Рассчитывая на помощь Безбородко. Суворов пишет в сентябре того же года: «Ему (т. е. Безбородко.— В.Л.) в свое время удалить меня в Действующий департамент, как то всегда со мною было; и при К[нязе] Г[ригории] Александровиче] не был ли я в 1-й роле?»
10 ноября 1792 г. Суворов был назначен командующим войсками Екатеринославской дивизии и вскоре отбыл на юг. Нам кажется, что императрица оценила его противостояние «факции» Репнина и доверила ему значительные военные силы, дислоцированные «в Екатеринославской губернии, Тавриде и во вновь приобретенной области». Суворову были подчинены и казаки Черноморского войска, которые за отличия в минувшей воине по представлению Потемкина получили земли на Тамани и Прикубанье. Почти два года провел Суворов на юге. Главным местом его пребывания был Херсон. Эти годы можно считать сравнительно спокойными, хотя и здесь не обошлось без трений с властями предержащими. Суворов разработал план укрепления границ, исходя из полученных при отъезде указаний, и немедленно приступил к его осуществлению. Однако присланные им сметы, требовавшие значительных ассигнований, не были утверждены. Отношения с Портой изменились в лучшую сторону, и с форсированным строительством крепостей можно было подождать. Суворов действовал решительно. Он послал Хвостову доверенность на продажу своих деревень, чтобы выплатить неустойку подрядчикам. Турчанинову был направлен протест: он обязан был вовремя предупредить об изменении политической ситуации. Не получив положительного ответа, Суворов послал императрице прошение об увольнении «волонтером к немецким и союзным войскам на сию кампанию». Екатерина незамедлительно распорядилась «отпустить двести пятьдесят тысяч из банка Графу Суворову Рымникскому». Доказывая петербургским чинам важность укрепления таких крепостей, как Севастополь и Кинбурн, Суворов постоянно ссылается на авторитет покойного Потемкина. Когда же Турчанинов напомнил ему позапрошлогодние отзывы о «Князе Григории Александровиче», Суворов мгновенно возразил: «О Пасхе: я кланялся мощам той особы, которая, отнюдь не касаясь протчего, находила во мне свойственные мне достоинства». В Херсоне, в Екатерининском соборе находился склеп, где покоились останки Потемкина. Его соратники по торжественным дням собирались в склепе и молились за упокоение души Светлейшего. Среди них был и Суворов.