– - Это моя прабабушка, а вот ее муж! -- сказала быстроглазая, коротко остриженная и живая Фленушка, взглядывая сбоку, какое впечатление произведут на меня ее слова.-- Прадедушка был добрый, а она… злюка.
– - Почему? -- удивился я.
– - Она… ах, нет! То не она, а другая прабабушка! Та бросила жениха и не любила кошек… а вы любите?
– - Этот ребенок так все замечает и ничего не боится! -- поспешила мне объяснить, отведя меня, мать Фленушки.-- Представьте, недавно я призвала управляющего и говорю -- выкосите в саду на полянах траву, там много ящериц, Флена увидит и еще испугается. А она тут же запустила руку в фартук и мне в ответ: "Помилуйте, мама, у меня уж два дня вот живая ящерица в кармане, и я ее кормлю сахаром".
– - Сущая, кажется, Пашута,-- сказал я.
– - Кто это?
– - Да ее прабабушка,-- ответил я, разглядывая портрет напудренной дамы.
Семья Бехтеевых, как и весь этот, точно забытый временем угол, была очень симпатична и своеобразна. Каменный старинный дом, с цветными изразцами печей, с семилоровыми часами, с отделанной в бронзу мебелью и венецианскими, в стеклянных рамах, зеркалами, так и веял прошлым веком. Говорили о начавшейся войне с турками, о переходе Дуная и Балкан. Сын хозяина, отец Фленушки, был в действующей армии, писал о Тырнове, о Шипке. О нем говорили сдержанно, робко. Известий о нем давно уж не было. На мой вопрос, как кончил жизнь Савватий Ильич, мне ответили, что он был убит под Бородином. Его сын Сергей, отец нынешнего владельца Горок, служил в двадцатых годах во флоте и умер в Италии, раненный в Наваринском бою.
Существования привезенных мною записок никто не подозревал. Их чтение было устроено в портретной, в кругу всей семьи. Я и невестка Петра Сергеича, бывшая смолянка, читали вслух по очереди. Старинные портреты работы Тишбейна, Левицкого и их учеников, как живые, приветливо глядели из потемневших фигурных рам.
После первых глав рукописи Фленушка засуетилась, сбегала куда-то и, принеся свежий дубовый листок, молча положила его передо мной. Выслушав конец записок, она принесла фарфоровую, разрисованную чашку.
– - Я не забыла прабабушки,-- сказала она,-- какая она добрая! Теперь я никогда, никогда…
– - Не бросишь жениха? -- спросил внучку с густым простодушным смехом дед.-- А вот ты лучше покажи гостю Дунюшкин сундук…
Девочка молча прижалась к матери.
Дунюшка полвека сряду была слугой в этом доме, и в ее сундуке, оставшемся десять лет назад после ее смерти, хранились между разным хламом семейные бумаги Бехтеевых, связки писем, лечебники, травники и пр. Флена любила рыться в кладовой в этом сундуке, разобрать документы которого хозяева все откладывали.
В тот же вечер вся семья собралась к чаю на цветочную площадку, под дубом. На чайный стол был поставлен жалованный, с пастушками и амурами, севрский сервиз. Толковали о Потемкине, Суворове, о Екатерине и Павле.
Освещенный ярким летним багрецом на маковке и сбоку от пруда, столетний, снизу стемневший дуб далеко простирал свои ветви над поминавшей давние, забытые годы семьей.
‹1876 г.›