Потемкин очень опасался, что Суворов опоздает. В тот же день, когда он отдал приказ Суворову, он замыслил операцию по захвату турецкого замка Гаджибея — будущей Одессы. Сухопутные силы двигались от Очакова при поддержке легкой гребной флотилии под командованием Хосе де Рибаса; флотилию прикрывал парусный флот. Свою же армию Потемкин лично повел к Каушанам — на случай, если Репнину или Суворову понадобится его помощь.
Суворов успел вовремя. Корпус Кобурга стоял против лагеря великого визиря на реке Рымник и готовился к бою. Турок было вчетверо больше, чем союзников. В приказе от 8 сентября Потемкин так сформулировал задачу Суворова: «Содействие Ваше Принцу Кобур-ху для атаки неприятеля я нахожу нужным: но не для дефензивы» (т.е. обороны). 11 сентября началась битва. Турки сражались, как всегда, фанатично, бросая на русские каре все новые и новые волны янычар. Так продолжалось два часа. Наконец русско-австрийские силы с возгласами «Да здравствует Екатерина!», «Да здравствует Иосиф!» двинулись вперед. В жестоком сражении оттоманы потеряли 5 тысяч человек убитыми. Великий визирь «бежал как мальчишка», — восторгался победой Потемкин.[858]
Счастливый князь благодарил Суворова: «Объемлю тебя лобызанием искренним и крупными словами свидетельствую мою благодарность; ты, мой друг любезный, неутомимой своею ревностию возбуждаешь во мне желание иметь тебя повсеместно». Суворов отвечал взаимным лобызанием: «Драгоценное письмо Ваше цалую!..»[859] Их признания основывались на взаимном уважении: стратегия принадлежала Потемкину, тактика — Суворову. 13 сентября были взяты Каушаны, а днем позже Рибас овладел Гаджибеем. Князь приказал Севастопольскому флоту выходить в море против турок — а сам направился к двум главным оплотам противника на Днестре.
Поскольку очаковская бойня была свежа на памяти турок, Потемкин надеялся взять крепости «дешево». Первой был Аккерман (Белгород Днестровский), в устье реки. Когда турецкий флот повернул обратно к Стамбулу, Потемкин отдал приказ о штурме Аккермана. 30 сентября Аккерман пал. Осмотрев крепость, светлейший вернулся в свою ставку через Кишинев.
Теперь оставались знаменитые Бендеры — замок на высокой скале, охранявшийся почти целой армией: бендерский гарнизон насчитывал 20 тысяч человек. Потемкин одновременно начал устанавливать осаду крепости и открыл переговоры, а 9 ноября он уже отправил Екатерине «реляцию» о сдаче Бендер под названием «Чудесный случай»: «В городе восемь бим-башей над конницей их: в один день шестеро видели один сон, не зная еще о Белграде Днестровском. В ту ночь, как взят, приснилось, что пришли люди и говорят: «Отдайте Бендеры, когда потребуют, иначе пропадете».[860] Имел ли случай место на самом деле или турки искали предлог избежать русского штурма, но 4 ноября крепость сдалась; Потемкин взял 300 пушек — в обмен на разрешение гарнизону уйти. Акт о капитуляции свидетельствует, что применительно к Потемкину использовались титулы, которых по оттоманскому этикету удостаивался только сам султан.
Бендеры не стоили России ни одной жизни. Иосиф II направил Потемкину личное поздравление и подтверждал свое восхищение в письме к де Линю: «Осаждать крепости и брать их силой — это искусство [...] но овладевать ими таким способом — искусство высочайшее». Бескровное взятие Бендер австрийский император называл «вершиной славы» Потемкина.[861]
После сражения на Рымнике султан казнил великого визиря в Шумле, а сераскиру Бендер отрубили голову в Стамбуле: четыре месяца спустя английский посол видел его голову на стене сераля.
«Ну, матушка, сбылось ли по моему плану?» — спрашивал Екатерину торжествующий князь. Сообщая, что кампания обошлась русской армии «даром», он перешел на стихи:
Nous avons pris neuf lansons
Sans perdre un garson.
Et Benders avec trois pachas
Sans perdre un chat. {91}
Победу Суворова на Рымнике Потемкин оценил с царской щедростью: «...ей, матушка, он заслуживает Вашу милость и дело важное. Я думаю, что бы ему? [...] Петр Великий графами за ничто жаловал. Коли бы его с придатком Рымникский?» Потемкин гордился тем, что русские спасли от разгрома австрийцев, и просил государыню «быть милостивой к Александру Васильевичу» и «тем посрамить тунеядцев генералов, из которых многие не стоят того жалования, что получают».[862]
Екатерина наградила Суворова предложенным титулом (Иосиф II также жаловал полководца графским достоинством Священной Римской империи) и шпагой с алмазами и надписью «За разбитие Визиря». Потемкин благодарил ее и распорядился выдать каждому солдату суворовского корпуса по рублю. Посылая Суворову «целую телегу с бриллиантами» и орден св. Георгия первой степени — высшую военную награду, — параллельно с официальными поздравлениями он отправил личное письмо: «Вы, конечно, во всякое время равно бы приобрели славу и победы, но не всякий начальник с удовольствием, моему равным, сообщил бы Вам воздаяния. Скажи, граф Александр Васильевич! что я добрый человек. Таким я буду всегда». Суворов отвечал ему в тон: «Могу ли себе вообразить? Бедный, под сумою, ныне [...] Долгий век князю Григорию Александровичу! [...] Он честный человек, он добрый человек, он великий человек!»[863]
858
Лопатин 1992. С. 165 (Потемкин Суворову 8 сен. 1789); РГВИА 52.2.52.8 (Потемкин де Линю 15 сен. 1789).
861
РГВИА 52.2.39.28 (Потемкин Штакельбергу 7 нояб. 1789); РГВИА 52.2.46.3, 14 (Иосиф II Потемкину 1 и 5 дек. 1789); ответные письма Потемкина Иосифу II и его переписка с Кауницем, Кобенцлем и де Линем показывают его тесные отношения с австрийцами в 1789 году.