Тело было бальзамировано, внутренности положены в шкатулку, сердце — в золотую урну. Покойника одели в парадный мундир.
В свите Потемкина царил хаос. Генералы ссорились о том, кому командовать армией. Тело покойного, его наследство, письма Екатерины, а также вопрос о войне или мире — все ждало решений императрицы. За несколько дней до смерти Потемкин отправил приказ о передаче командования армией генералу М.В. Каховскому. Но он находился в Крыму и командование взял на себя старший по армии генерал-аншеф М.Ф. Каменский. Через два дня после кончины князя приехал Каховский; «тут началась у них брань» — но в конце концов была исполнена воля светлейшего.[1010]
Когда спустя неделю весть дошла до Екатерины, она впала в жестокую депрессию. «Слезы», «огорчение», «отчаяние», «продолжение слез», — записывает Храповицкий несколько дней подряд. Она успокаивала себя, сочиняя панегирик покойному: «Это был человек высокого ума, редкого разума и превосходного сердца. Цели его всегда были направлены к великому. Он был человеколюбив, очень сведущ и крайне любезен [...] В эту войну он выказал поразительные военные дарования: везде была ему удача — и на суше, и на море. Им никто не управлял, но сам он удивительно умел управлять другими. Одним словом, он был государственный человек: умел дать хороший совет, умел его и выполнить». Но дороже всего ей были их личные отношения: «Его привязанность и усердие ко мне доходили до страсти; он всегда сердился и бранил меня, если, по его мнению, дело было сделано не так, как следовало [...] В нем были качества, встречающиеся крайне редко и отличавшие его между всеми другими людьми: у него был смелый ум, смелая душа, смелое сердце. Благодаря этому мы всегда понимали друг друга и не обращали внимания на толки тех, кто меньше нас смыслил. По моему мнению, князь Потемкин был великий человек, который не выполнил и половины того, что был в состоянии сделать...»[1011]
Тяжелее этой потери в ее жизни не бывало: «Как можно мне Потемкина заменить: он настоящий был дворянин, умный человек, меня не продавал; его не можно было купить».[1012]
Но императрицу ждали дела. Не без царственного высокомерия жаловалась она Гримму: «Князь Потемкин сыграл со мной злую шутку! Теперь вся тяжесть правления лежит на мне одной».[1013] В тот же день, как пришла весть о кончине Потемкина, собрался Совет, и в Яссы на завершение переговоров был послан Безбородко. В Константинополе великий визирь советовал Селиму III продолжать войну, но европейские послы подсказывали, что теперь, после смерти предполагаемого короля Дакии, у Турции больше шансов заключить мир.
Михаилу Потемкину Екатерина приказала вывезти из Ясс ее письма и разобраться в финансах покойного{102}. Но письма императрицы составляли самую ценную часть наследства светлейшего, и Попов настоял, что вручит их государыне лично. Что же касается денег, оставленных Потемкиным, то вопрос о них решался на протяжении еще двух царствований и так до конца не был распутан. Считается, что с 1783 года Потемкин получил 55 миллионов рублей — 51 352 096 рублей 94 копейки на содержание армии и строительство флота и городов — и около 4 миллионов рублей личных денег. Как он тратил собственные средства, проследить невозможно{103}. Император Павел I приказал возобновить расследование, но Александр I, поняв непосильность этой задачи, закрыл дело.[1014]
В Петербурге не говорили теперь ни о чем, кроме как о наследстве князя Таврического: миллионы — или только долги? «Хотя он оставил значительное состояние, особенно в брильянтах, — сообщал граф Стединг Густаву III, — можно предположить, что, когда все долги будут уплачены, семеро наследников получат немного». Екатерина могла оставить долги на наследников, и тогда на уплату их ушли бы все деньги — говорили, что светлейший оставил 7 миллионов, — но она понимала, что, хотя Потемкин пользовался казной как собственным банком, он тратил и свои средства на государственные нужды, и подсчитать, сколько должна каждая сторона, уже невозможно. «Никто еще не знает точно достатка покойникова, — писал по приезде в Яссы Безбородко. — Много он должен казне, но много и на казне считает». Положение усугублялось тем, что придворный банкир барон Сутерланд умер почти в один день со своим покровителем, в результате чего разразился финансовый скандал, угрожавший и без того шаткому положению России на европейском финансовом рынке. Потемкин был должен Сутерланду 762 785 рублей; помимо этого, в одном только Петербурге долги его составляли 2,1 миллиона.[1015]
1011
Храповицкий. 16 окт. 1791; РА. 1878. Кн. 3. С. 198-199 (Екатерина II Гримму 13 окт. 1791).
1014
РГАДА 5.138.9 (М.С. Потемкин Екатерине II 6 дек. 1791, Яссы); ЗООИД. Т. 9. С. 222-225 (рапорт М.С. Потемкина); С. 227 (Александр I гос. казначею барону Васильеву 21 апр. 1801); ЗООИД. Т. 8. С. 226-227 (записка Попова о финансах Потемкина, 9 мая 1800); С. 225-226 (краткое изъяснение доходов и расходов экстраординарных сумм); ЗООИД. Т. 9. С. 226 (указ Екатерины II о долгах Потемкина, 20 авг. 1792); Брикнер 1891. С. 274; Карнович 1885. С. 314; Трегубов 1908. С. 101-102.
1015
Stedingk 1919. Р. 188 (Стединг Густаву III 28 окт. 1791); Cross 1997. Р. 80-81; АКВ. Т. 13. С. 222 (Безбородко Завадовскому, нояб. 1791); РГАДА 11.902а.30 (реестр долгов Потемкина: здесь перечислены долги светлейшее го — от сумм, которые он остался должен Сутерланду, до счетов за ониксовые колонны для Таврического дворца, брильянты, шали (1880 руб.), женские платья (свыше 12 тыс. руб.), устрицы, фрукты, спаржу и шампанское).