Разобраться в ситуации помогает «Реэстр к докладу» Ге-рольдмейстерской конторы, составленный во время второго смотра недоросля Потемкина в 1754 году в Москве. На нем Гриц показал, что первый смотр прошел в Смоленске в 1750 году в возрасте одиннадцати лет. Трудно представить, что мальчика специально повезли на первый смотр к месту жительства родителей. А второй почему-то разрешили пройти в Первопрестольной. Скорее всего, когда Потемкин жил под Смоленском, он был отвезен в Смоленскую губернскую канцелярию. А когда поселился в Москве — прямо в Герольдмейстерскую контору. Таким образом, Гриц покинул Чижово между 1750 и 1754 годами. Ближе к правде оказывается Энгельгардт, и срок отъезда из дома отодвигается с пяти до двенадцати лет. Осень 1751 года могла стать временем прощания нашего героя с деревенским детством.
«Реэстр…» же позволяет уточнить дату смерти отца Потемкина. На втором смотре недоросль сообщил: «…Отец ево Александр Васильев сын Потемкин… в прошлом году померли»51. Дата составления «Реэстра…» — 1754 год, следовательно, скончался Александр Васильевич в 1753 году, когда Грицу было уже четырнадцать лет. А не в 1746-м, как до сих пор принято считать.
Откуда взялась последняя дата? Ее история весьма показательна. Карабанов ничего на счет 1746 года не говорил. А вот у Семевского в жизнеописании Потемкина она уже выскочила как чертик из табакерки, без ссылки на источник52. За ним ее повторил и как бы освятил своим авторитетом Брикнер53. С тех пор датировка утвердилась в научной литературе, и на ее основании даже делались выводы о достоверности того или иного случая в мемуарах. Например, пострадал эпизод с медвежьей шкурой. Малозначительный, но характерный для описания нрава юного Потемкина.
Глинка рассказывает о том, что Александр Васильевич любил поохотиться в полях. Грица тогда на охоту еще не брали. «Однажды вместе с отцом пустился полевать родной его дядя, рослый и дюжий. Смеркалось, выплывал месяц. Потемкин нарядился в медвежью шкуру, висевшую между утварью домашней; притаился в кустарнике; охотники возвращались, и когда дядя поравнялся с кустами, медведь-племянник вдруг выскочил, встал на дыбы и заревел. Лошадь сбросила седока и опрометью убежала. Дядя, растянувшись на траве, охал от крепкого ушиба, а племянник, сбросив шкуру, сказался человеческим хохотом. Стали журить. Проказник отвечал:
— Волка бояться, так и в лес не ходить»54.
Конечно, пятилетний мальчик не мог нарядиться в медвежью шкуру (она бы просто погребла его под собой), тем более рычать и напугать лошадь. А вот для двенадцатилетнего подростка такое развлечение вполне по силам. Родного дяди у Грица не было, а имелся двоюродный, тот самый Сергей Дмитриевич, живший по соседству и называвший племянника незаконнорожденным. Если правдивы известия о попытке Александра Потемкина расторгнуть брак, то подросток достойно наказал алчного родственника за клевету на Дарью Васильевну.
В МОСКВЕ
Двенадцати лет от роду Гриц покинул Смоленщину. Его путь лежал в Первопрестольную, самый крупный и оживленный город России. По сравнению с чиновным, молодым и еще не слишком разросшимся Петербургом, окраины которого заканчивались у Аничкова моста, Москва представляла собой целый мир — огромный и разнообразный. Она должна была поразить воображения подростка, выбравшегося из деревенской глуши. За один день на ее улицах он мог увидеть столько народу, сколько до этого не встретил за всю жизнь.
В Первопрестольной Потемкины владели собственным домом на Большой Никитской улице в приходе церкви Вознесения за Никитскими воротами. Традиция иметь свое подворье в Москве свято хранилась дворянскими семьями на протяжении всего XVIII столетия. Вот что писал о ней мемуарист Ф. Вигель: «Помещики соседственных губерний почитали обязанностью каждый год, в декабре, со всем семейством отправляться из деревни, на собственных лошадях, и приезжать в Москву около Рождества… Сии поездки им недорого стоили. Им предшествовали обыкновенно на крестьянских лошадях длинные обозы с замороженными поросятами, гусями и курами, с крупою, мукою и маслом, со всеми жизненными припасами. Каждого ожидал собственный деревянный дом, неприхотливо убранный, с широким двором и садом без дорожек, заглохшим крапивой, где можно было найти дюжину диких яблонь и сотню кустов малины и смородины»55.