«29 сентября 1914 года. …Между докладами прислал священника 29го пехотного Черниговского полка, спасшего полковое знамя» .
30-й пехотный Полтавский полк.
По приказанию полковника Гаврилицы знамя было снято с древка, разрезано и поделено между офицерами для хранения его в плену. Древко со скобой, но без навершия, было найдено немцами 14 августа в полковом обозе. До 1945 года хранилось в Берлинском Цейхгаузе ; позже возвращено в Россию. В 1970 году полотнище знамени было найдено в Польше ; ныне находится в Музее Армии в Варшаве .
31-й пехотный Алексеевский полк.
О судьбе знамени комиссия генерала Пантелеева ничего не знала, но ни одна часть знамени в руки немцев не попала. Есть указания, что знамя было вынесено подполковником Сухочевским при прорыве 21-го пехотного Муромского полка .
32-й пехотный Кременчугский полк.
Знамя было снято с древка и, как видно, зарыто по частям. О его судьбе комиссия генерала Пантелеева ничего не знала. 1 апреля 1915 года немцы отрыли Георгиевский крест, юбилейные Александровские ленты и скобу с древка неподалеку от Вилленберга; до 1945 года они хранились в Берлинском Цейхгаузе, затем были возвращены в Россию .
2-й Оренбургский казачий полк.
Судьба знамени неизвестна. В руки немцев оно не попало.
15-й Саперный батальон.
Знамя, вероятно, было вынесено в Россию. Прямых указаний на это нет, но батальон не указан в числе частей, не имеющих знамен, и в руки немцев ни одна часть знамени не попала.
XXIII Армейский корпус
Лейб-гвардии Кексгольмский полк.
Знамя было снято с древка, которое сожжено, а орел зарыт. Полотнище отдано поручику Анучину, который вместе с полковым знаменем и знаменщиком Васильевым должен был пробраться в Россию. По пути они нарвались на немцев. Прикрываемый Васильевым, погибшим при этом, Анучин смог вернуться к остаткам полка и вместе с ним попал в плен. Командир полка генерал Малиновский решил большую часть знамени сжечь, а остатки его дать на хранение офицерам. Остатки эти оставались ненайденными немцами до конца войны. О спасении знамени Государю доложила вдова генерала Самсонова по возвращении из Германии. Впоследствии остатки знамени были соединены в Белградском храме. Ни одна его часть в руки немцев не попала. По ошибке или определенному умыслу, к трофеям австрийцы причислили и находившиеся с 1860 года в Вене три старых батальонных знамени Кексгольмского полка, подаренные Шефу полка Императору Францу Иосифу по случаю 150-летия полка. «Во время войны в одном из немецких военных журналов, был помещен снимок взятых у Российской армии знамен. На этом снимке, в качестве трофеев, фигурировали и эти ПОДАРЕННЫЕ знамена, изъятые из кабинета Шефа полка» .
5-й пехотный Калужский полк.
Знамя было вынесено отрядом капитана Лукьянова и подпрапорщиком Смыковым. Пробиваясь лесами к границе, Лукьянов встретил штандартный эскадрон 6го драгунского Глуховского полка, который и помог ему добраться до России. Возвращенное в восстановленный полк, оно было передано в 1917 году русскому посланнику в Румынии, а затем представлено в Белградский храм .
6-й пехотный Либавский полк.
Снятое с древка полотнище хранил на груди раненый знаменщик и с ним попал в плен. Находясь на перевязочном пункте, он попросил сестру милосердия Генриетту Сорокину сохранить его. Сестра приняла знамя и через Швецию вернулась в Россию. Знамя было возвращено в полк, а сестра Сорокина награждена Георгиевскими крестами 1й и 2й степеней. Полк сделал ей богатый подарок . Более подробно излагал эту историю член Трофейной комиссии при Военно-Походной ЕИВ Канцелярии К.Гейштор:
«Однажды… дежурный вахмистр, войдя в мой кабинет, доложил, что какая-то сестра милосердия желает говорить с Начальником Канцелярии. Я велел ей передать, чтобы она подала прошение дежурному чиновнику. Вахмистр ушел, тот же час вернулся и доложил, что сестра милосердия имеет особо важное заявление и просит ее принять.
Приказав ввести ее, я увидел перед собой молодую, лет 20 – 21 блондинку, слегка полную, в солдатской шинели и с косынкой на голове, а в правой руке – костыль. Слегка прихрамывая, она подошла к столу и, по моему приглашению, села. Я спросил ее фамилию и часть, а также откуда она приехала в Петроград. С легким иностранным акцентом она ответила, что она сестра милосердия из передового госпиталя Генриетта Сорокина и что она была ранена в боях армии генерала Ренненкампфа. На мой вопрос – что ей угодно, она отвечала, что может сказать это только Начальнику Канцелярии. Протелефонировав ротмистру Кноррингу, я просил его прийти в приемную. Кнорринг тотчас же пришел и я представил ему сестру и сказал о ее просьбе. «В чем дело ? О чем Вы хотите говорить с начальником канцелярии ? Он сейчас в отъезде…» Подумав с минуту, сестра сказала : «Отвернитесь на минуту», а когда она нас позвала, мы увидели на нашем большом круглом столе развернутое замечательно красивое знамя. На нем значились юбилейные даты и даты основания 6го пехотного Либавского полка. Это было его юбилейное знамя… В первую минуту мы оба опешили и затем Кнорринг спросил : «Скажите нам, как Вам досталось это знамя и прошу Вас говорить только правду ; вы должны знать, что потеря знамени частью – это смерть ее». Сестра стала рассказывать, что во время боя при Сольдау, при работе на перевязочном пункте, она была легко ранена в ногу. Знаменщик Либавского полка, тяжело раненый в живот, сорвал с древка знамя, свернул его и тихо сказал: «Сестра, спаси знамя !» и с этими словами умер на ее руках. Этот простой рассказ, сделанный тихим ровным голосом, с легким иностранным акцентом, произвел на нас сильное впечатление. Кнорринг сказал: «Ваш подвиг, сестра, согласно статуту, награждается Орденом Святого Георгия, но эта награда Вам может быть пожалована только непосредственно Государем Императором». «Этого-то мне бы и хотелось»,- отвечала сестра. На вопрос Кнорринга, как она сохранила знамя в целости, она сказала, что была подобрана немецкими санитарами и положена в госпиталь, где ей вынули пулю из ступни. Там она и пролежала, пока, на основании Женевской конвенции, ее не признали подлежащей эвакуации в России. На вопрос Кнорринга: «А немцы Вас осматривали и где же тогда было знамя?» сестра ответила, что она знамя забинтовала вокруг бюста, чем и объяснялась ее полнота, на которую мы, вероятно, обратили внимание. Кнорринг ушел с докладом к Нарышкину (заместитель Начальника Канцелярии – Т.Ш.) и вернувшись, сказал, что сестру просят прийти в Канцелярию завтра. Знамя свернули и отнесли в кабинет Нарышкина.
Когда я помогал сестре одевать ее тяжелую солдатскую шинель, я нащупал в кармане большой револьвер. Ничего я ей не сказал и проводил из приемной к выходу. После ее ухода полковник Нарышкин позвал Кнорринга и меня, и, ,еще раз выслушав наш рассказ, сказал : «Подвиг сестры налицо. Либавский полк понес под Сольдау большие потери и был почти уничтожен. Несомненно, это его юбилейное знамя, но есть и «но». Как она сумела сохранить знамя в плену при известной всем немецкой бдительности? Раз вы обратили внимание на ее неестественную полноту, как же не сделали этого немецкие доктора, да еще при медицинских осмотрах и операциях? Наконец, во время перехода через границы Норвегии и Швеции, она тоже должна была подвергнуться таможенному осмотру? Ее рассказ о том, что умиравший знаменщик передал ей знамя, правдоподобен, но может быть дело проще – она нашла брошенное знамя и сорвав его с древка, спрятала. Может быть и еще иная версия – спасший знамя раненый и умиравший офицер или солдат передал ей уже в госпитале знамя, прося доставить его в Россию. Заметьте, что она непременно хочет иметь аудиенцию у Государя». В это время я вспомнил и рассказал о револьвере, который я нащупал в кармане ее шинели. «Тем более. Мы должны быть очень осторожны», – сказал Нарышкин. «Я сейчас же сообщу обо всем князю Орлову (Начальник Канцелярии – Т.Ш.), а он уже сумеет доложить обо всем Государю». Сообщать жандармским властям или в контрразведку не следовало, ибо наша Канцелярия была вне контроля других учреждений. «Кроме того, если Государь захочет наградить сестру лично, то, предварительно, она, конечно, будет обыскана. Мое мнение, что в общем она говорит правду, но чего-то не договаривает. Я прошу инженера (автора воспоминаний – Т.Ш.) посещать сестру в гостинице, познакомиться с ней поближе, пригласить на ужин в Европейскую гостиницу и постараться узнать – почему она носит оружие, совсем сестрам милосердия не присвоенное?»