— Учись проигрывать.
Первый голос принадлежал худощавому мальчику лет восьми. Манжеты его рубашки были испачканы травой, а ворот расстегнут, будто у какого простолюдина. На щеке виднелась длинная царапина, оставленная котом. Да и красивые черные волосы были растрепанными и торчали во все стороны. Подобный вид казался удивительным, ведь еще полчаса назад, когда учитель оставил мальчиков, ребенка было не стыдно показать и самому папе Римскому.
— Учись играть честно!
Второй участник ссоры был не намного старше первого, хотя и выглядел крупнее и крепче. При первом взгляде и вовсе можно было решить, что они одногодки. Практически идентичная внешность, состоящая из черных волос и зеленых глаз, только еще больше способствовала этому. Но если младший выглядел настоящим бунтарем, который чуть ли не в конюшне валялся, то старший представлял собой образец опрятности.
— Я честно играл!
— Как бы не так! — старший, не выдержав распирающей обиды, кинул в младшего искусно вырезанной фигуркой ферзя.
Та пролетела совсем близко от головы мальчика, ударилась о балку беседки и упала к ногам третьего ребёнка, который, притаившись в тени, был практически незаметен. Он являлся полной противоположностью спорящих братьев. Светловолосый и голубоглазый, сын приезжего художника обладал флегматичным характером, а потому смотрел на ссору в точности, как рыжий кот, упомянутый ранее.
— Ах значит вот ты как?! — младший, не долго думая, полез к брату с кулаками, намереваясь задать хорошую трепку.
— Грахго и Арманд де Мора, — строгий женский голос прозвучал, как гром среди ясного неба, останавливая драку, что так и не успела начаться: — что здесь происходит, позвольте узнать?
"— Твои мысли спутаны, капитан. Как ты доберешься до моих, если не властен над своими?
— Твой сарказм не помогает, Каттальтта.
— А разве похоже, что я хочу помочь?"
Солнце, находящееся в зените, выжигало глаза, опаляло кожу и превращало жизнь в попытки выбраться из кипящего котла, которым сейчас был остров в эти мгновения. Дикое зверье пряталось в норы, замирало под тенью деревьев и уходило в пещеры, в избытке разбросанных здесь повсюду. И только призрачная фигура стояла на краю скалы, с безразличием наблюдая, как потрепанный бриг входит в бухту. На обшивке виднелись следы сражения, фок-мачта едва заметно накренилась и только название парусника, "Жемчужина", гордо красовалось у кормы, словно судно посмеивалось над своим плачевным положением.
— Что ж они тебя не добили, каракатица ты этакая?
Дух недовольно скривилась, держась лианами-волосами за древние колонны своего дома. Отсутствующий ветер игриво трепал зеленые перья на плечах и ласкал несуществующую кожу. Но подобные привилегии неживого существа не могли исправить скверное настроение. Дух-хранитель обязан оберегать свой дом от незваных гостей, чтобы живые не помешали слетающимся сюда духам перейти по нити в Топони и обрести покой. Души живых горели так ярко, что могли сбить с пути тех, чье место было уже не здесь. А тех из них, кто оставался в услужении хранителя, дабы искупить ошибки прошлого, люди дразнили полнотой жизни, сводя с ума уже недостижимым. Этот остров принадлежал мертвым.
"— Аккуратнее, капитан! Иначе ты расколешь мою голову на две части своими неумелыми попытками, — Каттальтта была зла и недовольна. Грахго, как бы не был осторожен, действовал слишком грубо. Он словно бил по ее призрачной голове молотком в надежде, что после очередного удара из уха хранителя выпадет необходимое ему воспоминание.
— Так, может, ты все таки соизволишь помочь? — с каждой новой попыткой капитан раздражался все сильнее.
— Лучше подожду, пока твое сознание не будет раздавлено потоком собственных воспоминаний. Ай!
— Прости.
Послышался тихий вздох. Чей именно, Каттальтты или Фанатика, уже нельзя было сказать.
— Расслабься, капитан. Позволь силе свободно проходить через тебя. Не строй плотину, ты же не бобер, в самом деле… Направляй ее, а не тормози."
Вечерело. Из воздуха уходила духота, уступая место ароматам акаций и магнолий. Шум прибоя успокаивал, навевая мысли о далеких землях и смелых моряках. На скале, деля одну бутылку вина на двоих, сидели юноши. Они вглядывались в горизонт, за который уходило солнце, но каждый видел что-то свое. Дамиан, пошедший по стопам отца, заворожено разглядывал переплетения облаков, переливы лучей и игру света. В желании сохранить раскрывающуюся красоту, он жалел, что с ним не было холста и красок. Грахго же видел уходящие в море с вечерним отливом корабли. Один из них в скором времени должен был стать его новым домом.