— Арман, — в голосе девушки звучала нерешительность, — то, чего ты требуешь, дурно, очень дурно, я в этом уверена!
— Галатея, чего тебе бояться?
— Я не знаю… но… Я подумаю… А теперь уходи, Филемон уже близко.
— Ты придешь?
— Может быть.
— Прощай же, милая Галатея. Прощай! До вечера!
Он прильнул к губам девушки и исчез за деревьями.
В следующую минуту позолоченный нос лодки раздвинул кусты, и Филемон, опираясь на весла, подозрительно осматривал луг Анемонов.
Арман, взволнованный не менее Галатеи, бежал через кустарник не разбирая дороги, и вовсе не думал о том, к чему могла привести страсть, сопротивляться которой было столько причин. Он не рассуждал о препятствиях, отделявших его от Галатеи, и всем сердцем верил, что легко преодолеет их. Сейчас лишь одна мысль занимала его — мысль, что он любим. Арман то и дело останавливался, чтобы сказать самому себе: «Я любим Галатеей»; деревья казались ему зеленее, небо чище, воды прозрачнее, цветы душистее, чем прежде. Эта роскошная природа торжествовала вместе с ним, это про его любовь шептали ручьи, про нее пели птицы в рощах, шелестел теплый, полуденный ветерок в цветущих акациях.
Наконец Арман достиг конца долины. Здесь не было заботливо подстриженных кустов, тропинок, посыпанных песком. Огромные скалы, будто взгроможденные рукой гиганта, поднимались к небу. Солнечные лучи, преломляясь, образовывали радугу над водопадом, ниспадающим каскадами. Цветущие растения покрывали расселины скал, и их подножие терялось в высокой траве.
Вернейль остановился перед этим изумительным творением природы, все еще во власти своих мыслей о Галатее. Он даже не заметил, как к нему подошел Лизандр и дружески взял за руку.
— Я был уверен, что ты придешь, — сказал он с признательностью. — Благодарю тебя!
Капитан совершенно забыл о свидании с сыном Филемона и почувствовал некоторое замешательство при виде молодого человека, у которого он похищал любовь невесты. Он отнял руку и оглянулся.
Лизандр понял это по-своему.
— Друг, не бойся ничего, — сказал он, улыбаясь. — Филемон на озере вытаскивает сети и не скоро придет сюда. У нас будет достаточно времени поговорить. Иди за мной.
Лизандр привел Армана в грот, не очень глубокий, где царила прохлада, сел на каменную скамейку и пригласил капитана сесть рядом.
— Здесь я проводил в одиночестве слишком долгие и слишком печальные дни, — сказал Лизандр. — Здесь же я буду иметь утешение в первый раз за всю жизнь говорить о своих тайных мучениях.
Вернейль промолчал. Он все еще не мог оправиться от смущения перед этим молодым человеком, выказавшим ему свое доверие. Лизандр угадал причину холодности капитана.
— Прежде всего, Арман, — сказал он, — мы должны откровенно объясниться насчет одного очень щекотливого предмета… Ты любишь ту, которую отец мой избрал для меня в невесты… Ты любишь Галатею?
Капитан вздрогнул.
— Как, ты знаешь?.. Кто сказал тебе об этом?
— Я сам это вижу, мой дорогой Арман, и, дай Бог, чтобы я один заметил это, потому что Филемона обмануть трудно! Друг, это кажущееся соперничество не должно быть для нас причиной раздора. Заслужи любовь Галатеи, и я первый буду просить за вас отца. Не думай, я не принесу никакой жертвы, потому что не испытываю к Галатее ничего, кроме братской дружбы, а она, я это знаю, она с большим беспокойством и огорчением смотрит на намерения Филемона.
Арман был обезоружен.
— Ты — великодушный и благородный юноша, — сказал он, с чувством пожимая Лизандру руку, — и я признаюсь, без всяких уверток, что ты не ошибся: я люблю Галатею и надеюсь быть ею любимым. Твои слова сняли с моей души огромную тяжесть, и я желал бы доказать тебе свою признательность каким-нибудь поступком, столь же прямодушным и благородным, даже если бы это стоило мне жизни!
— Я не требую так много, — с улыбкой ответил Лизандр. — Я прошу тебя только выслушать меня терпеливо, а потом буду просить твоих советов и, может быть, твоей помощи…
— Моих советов? Неужели рассудительный Лизандр может иметь в них нужду? Я был бы слеп, если бы не заметил в тебе зрелости рассудка, что трудно предполагать в молодом человеке, воспитанном, как ты, в совершенном уединении.
Лицо Лизандра выражало неподдельное удовольствие.