Потерянная душа
Седьмые сутки горели костры на сопке Рыбьего зуба, но соплеменники уже не ждали возвращения охотников. И даже Анканы готовила дух свой к последней молитве. Она пустила по ветру длинные спутанные волосы и распахнула шкуры, отдав тело на потеху северным вихрям. Пусть заберут и ее несчастную, потерявшую, потерянную...
Не приняло море юного охотника Умкы, пожрало вместе с отцом и старшим братом и уважаемым эбы[1]- главою племени. Напрасно пела она ночи напролет, срывая голос, напрасно стучала в ярар[2] призывая духов огня, гор и тундры в помощь. Злые киндры[3] спутали ее заклинания. Не знать ей больше ни мужьей ласки, ни любви сыновьей. А то, что готовили к празднику, употребят в скорбные дни.
- Пойдем, нареченная Айна - сказала Анканы девочке, которая все эти страшные дни ни на шаг от нее не отходила. - Теперь ты свободна выбирать себе мужа по сердцу, а не по указке.
Но девочка не сдвинулась с места, продолжая всматриваться в туманную гладь сурового Охотского моря.
- Или думаешь сердце материнское - кусок оленьего сыра?
Девочка молчала, упрямо подставляя обветренные щеки морю.
Анканы сплюнула на землю и пошла прочь.
Уже у подножья сопки услышала Анканы тонкий голос Айны:
- Байдара! Байдара на море!
Помчалась быстрее бури Анканы к морю. И впрямь у самого горизонта, там, где начинаются владения духов, показалась черная точка. Бросилась мать в студеную воду, да соплеменники ее вернули. Тут же добрые анкáлина[4] снарядили лодку и поплыли в шесть весел навстречу неизвестности. А мать села у самой кромки воды и затянула песню Умкы[5] - младшего своего сына, по которому тосковала сильнее остальных.
Не ведала Анканы, что увидят мужчины в лодке. С замиранием сердца ждала знаков, а время тянулось, как похлебка из моняла[6].
Наконец, воротились добрые анкáлина и привезли с собой одного лишь мальчика, юного Умкы, о котором больше всего молила мать. Обрадовалась та, приняла сына и возблагодарила духов земли, неба и огня, и далеких предков, что сжалились над бедной женщиной, вернули отраду ее жизни и надежду на благополучную старость.
Пуще прежнего мать сына полюбила. Никого к нему не подпускала, даже Айну:
- Уйди неверная, недостойная! - прогоняла ее, лишь только завидит на пороге соей яранги.
Дни шли, и тревога в сердце Анканы росла, как снежные сугробы на сопках. Вымолила она сына у моря, да обманула ее черная вода. Сам не свой вернулся Умкы. Неприкаянной тенью бродил он вдоль берега. Не раз замечали люди, как манило его море отдаться пенной пучине, чтобы сгинуть навеки, как отец и брат его. Злые киндры насылали по ночам страшные видения и нашептывали ему в уши заклинания, склоняя отправиться туда, откуда не возвращаются.
Сторониться стали Умкы добрые анкáлина. Пошла тогда Анканы за советом к шаману племени. Всю ночь камлал Омрын над мальчиком, призывая духов земли, воды и огня вернуть ему потерянную душу, да только рассердил их.
"Душа Умкы принадлежит морю," - был их приговор.
Велел тогда шаман племени Омрын снарядить мальчика жертвенным мясом лахтакá и нерпы, посадить в байдару и отправить в Охотское море. И, коли сжалится море и вернет ему душу, пусть возвращается.
Что делать, подчинилась Анканы приговору шамана. Рано утром собрала сына в море, нарядила в новую кухлятку, расшитую заклинаниями, сама усадила в крепкую байдару, сама толкнула лодку в море. Поплыл Умкы на Северную звезду.
Лишь только сопка Рыбьего зуба скрыться из виду, как из-под шкур, устилавших дно байдары, вылезла Айна.
- Умкы, отдаю тебе свою душу! Живи целый век долго и счастливо.
С этим словами, обняла Айна своего нареченного и отдала ему свою душу.
Очнулся Умкы - никого рядом. Только оберег белой кости - птину малую, - на коленях нашел. Одел Умкы оберег на шею, развернул байдару и поплыл к берегу.
С тех пор Умкы с оберегом не расставался. Добрые анкáлина приняли его назад, и сделался он самым храбрым охотником. Щедро одаривало его море тюленьим мясом и рыбой. А когда пришел час, отправился Умкы за горизонт и вернул душу храброй Айны духам-хранителям моря.
[1] Старик
[2] Ритуальный бубен
[3] Злые духи
[4] Чукчи, живущие у моря, рыбаки.
[5] По традиции, у каждого чукчи есть персональная песня.
[6] Полупереварившийся мох, извлечённый из большого оленьего желудка.