— Неизвестно.
— И Орисагу, и Блэйлока интересовала птичка малео. Монах сказал, что узнает, где находятся Семь пещер, когда отыщет «гнездовье больших птиц». Речь о малео, верно?
— По всей видимости, — согласилась Вондраш.
— Где они обитают?
— Вид занесен в Международную Красную книгу, ареал обитания ограничен. Водятся лишь на островах Сулавеси и Бутон.
— А пятьсот лет назад?
— Не знаю.
— Пусть Пит и Венди составят список специалистов по малео.
— Да есть ли вообще такие?
— По любому вопросу есть специалисты, — заметил Фарго. — Спросишь их о гнездовьях, местах наибольшей концентрации, миграции… Ладно, вернемся к Сулавеси. Во-первых, до переезда на Мадагаскар малагасийцы проживали именно на этом острове. Во-вторых, на Мадагаскаре мы обнаружили аутригер. Два очка в пользу Сулавеси. Что известно об истории острова до шестого века?
На другом конце провода зашуршала бумага.
— Человеческие поселения существовали на Сулавеси еще за тридцать тысяч лет до нашей эры, — начала Сельма. — Считается, что остров был частью перешейка между Австралией и Новой Гвинеей…
— Давай что-нибудь ближе к современности, — перебил ее Сэм.
— Я несколько дней искала материалы об острове, но информации очень мало вплоть до шестнадцатого века, пока не явились португальцы.
— А язык? Искусство? Есть какое-нибудь сходство с ацтеками или протоацтеками Блэйлока?
— Венди как раз проверяет этот вопрос. Только опять та же закавыка: на Сулавеси всего несколько городов, тысячи квадратных миль занимают тропические леса и потухшие вулканы. Кое-где вообще не ступала нога человека! Сведения в Интернете крайне скудные, виртуальных выставок местных произведений искусства и того меньше. Если бы в нашем распоряжении было несколько недель…
— У нас их нет, — оборвал он Сельму. — Просто ищи. Помечай все, что хоть отдаленно напоминает образец ацтекской культуры.
— Сэм, передохни!
— После, когда верну Реми. Теперь займемся аутригером. У тебя лабораторный отчет. Напомни, что там за материалы.
— Древесина — дуриан. Где дуриан произрастает, нам известно. Сейчас пытаюсь уточнить ареал его распространения до шестого века. Ну и, конечно, каучукового дерева, пандана, пальмы гебанг…
— Ага. Со специалистами по этому вопросу тоже не густо? — невесело усмехнулся Сэм.
— По крайней мере, я никого не нашла.
— Что скажешь о письмах Блэйлока?
— Мы все расшифровали. Кроме шифра к шифру, ничего особенного нет. То же касается журнала. А в последних трех письмах с «Шенандоа» никакой скрытой информации?..
— Они не зашифрованы. В первых двух описывается путь к Зондскому проливу. Последнее, видимо, написано перед смертью. Когда вернемся, дам тебе прочитать. Сожалеет, что не поехал домой и не женился на Констанс.
— Как грустно… — вздохнула Вондраш. — А что со статуэткой малео?
— Она то ли изумрудная, то ли нефритовая, то ли из другого, неизвестного мне, драгоценного камня. Сейчас поищу эндемические минералы Сулавеси. Только вряд ли эта информация поможет. Мне нужен доступ к нашему серверу, там много полезного.
— Конечно! Подожди минут десять.
— Хорошо. Спасибо, Сельма. Мы ничего не пропустили?
— Не знаю, Сэм.
— И все-таки мы что-то пропустили, — задумчиво произнес он.
Так пролетели три часа. Каждые двадцать минут Сэм с Сельмой обменивались новой информацией и, проанализировав ее, корректировали прежние версии-догадки.
В очередной раз Вондраш позвонила в четыре.
— Расследование немного продвинулось, — обрадовала она Сэма. — Мы нашли книгу норвежского ботаника, в которой он упоминает и пандан, и пальму гебанг. Я ему сразу позвонила. Словом, он считает, что в четвертом-пятом веках и то и другое в изобилии произрастало в северной части Сулавеси, на территории примерно в треть острова.
— Но ведь не только там, — возразил он.
— Ну да…
— Я понял, о чем мы забыли! — вдруг воскликнул Фарго.
— О чем же?
— О кодексе! Помнишь куст, на котором сидит малео?
— Точно! — охнула Сельма. — Вот черт! Как же я пропустила?
— Ладно, ерунда. Пусть Венди увеличит изображение, почистит его — и отправляйте норвежцу!
Положив трубку, Сэм вновь уткнулся в компьютер. Вот уже три часа он прокручивал на экране галерею изображений и документов: десятки писем Констанс, сотни журнальных страниц, кодекс Орисаги, спирали Фибоначчи… В конце концов усталые глаза перестали различать где что — все слилось в бессмысленное пятно.