Эми Уилсон
Потерянная морозная девочка
ЧАСТЬ 1
1
Если у вас есть ребенок, не называйте его по-глупому.
Не называйте его Яблоком или Грушей, или Зеленым Бобом.
Не называйте его Совой.
Для меня этот совет запоздал. Потому что она сделала это. Она назвала меня Совой. Двенадцать лет назад она посмотрела на маленькое дитя — меня — и решила, что Сова — это хороший вариант.
Вряд ли она догадывалась, что я вырасту с белокурыми волосами, растрепанными вокруг лица, будто перья, что бы я с ними не делала. Что мои глаза, от рождения голубые, станут бледно-коричневыми, почти желтыми. Что мой нос станет похож на клюв.
О последнем она должна была знать, все же. Я унаследовала это от нее.
Мне нравятся совы. Думаю, они прекрасные. Но знаете, моя голова не крутится на 360 градусов. Я не умею летать. Я не охочусь по ночам.
Все эти вопросы мне задавали другие дети все эти годы. Мама смеется, когда я рассказываю ей.
— Смотри! — восклицает она, поднимая взгляд от того, чем занималась, с блеском темных глаз. — Теперь ты выделяешься среди других. Теперь ты другая. Разве это не чудесно?
Она красивая, моя мама. Не субъективно, типа, она моя мама и должна быть красивой. Она действительно красивая. У нее большие темные глаза, пышные темные волосы, и когда она улыбается, когда смеется, то очень трудно не присоединиться.
Я очень сильно стараюсь, чтобы сдержаться.
Ее зовут Изольда. Она носит много ярких цветов, и на ее запястьях позвякивающие браслеты. Она пахнет очень теплыми вещами: ванилью, корицей, апельсинами и черной смородиной, и чем-то более глубоким, то есть, собой, я думаю.
Мои друзья ее любят.
Это раздражает.
— Сова Мак-Брайд!
Я наблюдаю из-за парты. Мистер Леонард уселся на край стола, скрестив ноги перед собой. Его руки лежали на столе, постукивая по нему пальцем. Позади него на доске диаграмма, но все эти загогулины для меня.
— Ты сосредоточилась?
— Да, сэр.
— На уроке, я имею в виду, а не на своих каракулях?
Я покраснела, когда в классе раздались смешки.
— Да, сэр. Простите, сэр.
— Это хорошо. Если можешь, скажи мне, что такое «Пи»?
Понятно, что это плохая идея, сказать ему, что это то, что я ем на десерт. Его брови просто вынуждали меня сделать это. Они выглядели, словно полосы от черного маркера, нарисованные слишком высоко на лбу, и пытались спрятаться под его лохматыми темными волосами.
— Это где у круга диаметр и длина окружности… когда вы вычисляете ее… это и есть пи.
Я с надеждой улыбнулась, но мистер Леонард, опустив голову, вздохнул.
— Полагаю, — сказал он, направляясь к доске. — Полагаю, я должен быть счастлив, что вы знаете правильные слова!
Он начал тыкать по доске синим маркером, оставляя все больше загогулин. Я копировала это в свою тетрадь. Остальные в классе делали то же самое. Мэллори, рядом со мной, все еще посмеивалась.
— Шшш! — прошипела я ей, моя ручка переместилась по бумаге, выведя лишние математические линии, не нужные мне.
Это была сова. Загогулины в моей тетради по математике. Я рисовала их, снова и снова. Маленьких, больших, сов с сумасшедше вертящимися глазами, сов парящих в небесах. Они вдоль всех полей моих учебников. Они есть на самоклеющихся листочках по всей спальне. У меня есть рисунки с ними, картины, даже маленькие глиняные фигурки.
Я не говорю, что это хорошо. На самом деле, войдя в мою спальню, ты, возможно, выбежишь оттуда с криками. Они немного напрягают.
Мама любит их. Любит. Она считает, что я так самовыражаюсь.
Рисую саму себя, снова и снова.
Мэллори лишь закатывает глаза, когда видит новую. Она подарила мне открытку с ту́пиком на день рождения пару недель назад.
«Может, изменишься?» — написала она внутри. — «Теперь, когда тебе уже двенадцать?»
Но меня не зовут Тупиком.
И этому есть причина.
Причина, по которой мама назвала меня Совой.