Эми Уилсон
Потерянная Морозная Девочка
Переведено специально для группы
˜"*°†Мир фэнтези†°*"˜
Переводчик: thelostnorth
Редактор: Евгения Волкова
ДЖЕК
Мне кажется, я видела там человека,
Танцующего на льду
Одного, но волна снега
Составляла пару ему.
Мне кажется, я видела там тень
В безумный зимы час,
Когда мороз раскрасил день
В причудливый окрас.
Мне кажется, я видела тебя, Ледяной Джек,
Как вспышка ты исчез.
Магия, которую оставил в темноте,
Теперь искрится на заре.
ЧАСТЬ 1
1
Если у вас есть ребенок, не называйте его по-глупому.
Не называйте его Яблоком или Грушей, или Зеленым Бобом.
Не называйте его Совой.
Для меня этот совет запоздал. Потому что она сделала это. Она назвала меня Совой. Двенадцать лет назад она посмотрела на маленькое дитя — меня — и решила, что Сова — это хороший вариант.
Вряд ли она догадывалась, что я вырасту с белокурыми волосами, растрепанными вокруг лица, будто перья, что бы я с ними не делала. Что мои глаза, от рождения голубые, станут бледно-коричневыми, почти желтыми. Что мой нос станет похож на клюв.
О последнем она должна была знать, все же. Я унаследовала это от нее.
Мне нравятся совы. Думаю, они прекрасные. Но знаете, моя голова не крутится на 360 градусов. Я не умею летать. Я не охочусь по ночам.
Все эти вопросы мне задавали другие дети все эти годы. Мама смеется, когда я рассказываю ей.
— Смотри! — восклицает она, поднимая взгляд от того, чем занималась, с блеском темных глаз. — Теперь ты выделяешься среди других. Теперь ты другая. Разве это не чудесно?
Она красивая, моя мама. Не субъективно, типа, она моя мама и должна быть красивой. Она действительно красивая. У нее большие темные глаза, пышные темные волосы, и когда она улыбается, когда смеется, то очень трудно не присоединиться.
Я очень сильно стараюсь, чтобы сдержаться.
Ее зовут Изольда. Она носит много ярких цветов, и на ее запястьях позвякивающие браслеты. Она пахнет очень теплыми вещами: ванилью, корицей, апельсинами и черной смородиной, и чем-то более глубоким, то есть, собой, я думаю.
Мои друзья ее любят.
Это раздражает.
— Сова МакБрайд!
Я наблюдаю из-за парты. Мистер Леонард уселся на край стола, скрестив ноги перед собой. Его руки лежали на столе, постукивая по нему пальцем. Позади него на доске диаграмма, но все эти загогулины для меня.
— Ты сосредоточилась?
— Да, сэр.
— На уроке, я имею в виду, а не на своих каракулях?
Я покраснела, когда в классе раздались смешки.
— Да, сэр. Простите, сэр.
— Это хорошо. Если можешь, скажи мне, что такое «Пи»?
Понятно, что это плохая идея, сказать ему, что это то, что я ем на десерт. Его брови просто вынуждали меня сделать это. Они выглядели, словно полосы от черного маркера, нарисованные слишком высоко на лбу, и пытались спрятаться под его лохматыми темными волосами.
— Это где у круга диаметр и длина окружности… когда вы вычисляете ее… это и есть пи.
Я с надеждой улыбнулась, но мистер Леонард, опустив голову, вздохнул.
— Полагаю, — сказал он, направляясь к доске. — Полагаю, я должен быть счастлив, что вы знаете правильные слова!
Он начал тыкать по доске синим маркером, оставляя все больше загогулин. Я копировала это в свою тетрадь. Остальные в классе делали то же самое. Мэллори, рядом со мной, все еще посмеивалась.
— Шшш! — прошипела я ей, моя ручка переместилась по бумаге, выведя лишние математические линии, не нужные мне.
Это была сова. Загогулины в моей тетради по математике. Я рисовала их, снова и снова. Маленьких, больших, сов с сумасшедше вертящимися глазами, сов парящих в небесах. Они вдоль всех полей моих учебников. Они есть на самоклеющихся листочках по всей спальне. У меня есть рисунки с ними, картины, даже маленькие глиняные фигурки.
Я не говорю, что это хорошо. На самом деле, войдя в мою спальню, ты, возможно, выбежишь оттуда с криками. Они немного напрягают.
Мама любит их. Любит. Она считает, что я так самовыражаюсь.
Рисую саму себя, снова и снова.
Мэллори лишь закатывает глаза, когда видит новую. Она подарила мне открытку с ту́пиком на день рождения пару недель назад.
«Может, изменишься?» — написала она внутри. — «Теперь, когда тебе уже двенадцать?»
Но меня не зовут Тупиком.
И этому есть причина.
Причина, по которой мама назвала меня Совой.
2
Очевидно, что у меня где-то должен быть отец. У всех есть, в конце концов.
Но мама не скажет мне, кто он. Нет ни фотографий, ни удостоверения с его именем. Ничего. И когда бы я ни спрашивала, она с затуманенным взглядом говорит, какой он прекрасный человек, оставивший такой чудесный подарок. Она погружается в воспоминания о нем и забывает обо мне, например, на кухне, пока ужин не начинает подгорать.
Когда я была маленькая, она рассказывала мне сказки из старого сборника, как они встретились в одной из волшебных зимних земель, и я любила это, потому что это было волшебно, и я была просто ребенком. Но теперь я стала старше, и это начало меня раздражать, потому что я больше не ребенок, и мне нужны настоящие ответы.
Так она перестала рассказывать, и это осталось неясным. А это источник большинства наших споров.
Это и то, что касалось Совы.
С моей мамой почти невозможно спорить. Она просто смотрит на тебя серьезным взглядом, пока ты не начнешь сначала. Она обдумывает, кивает, а затем выдает что-то совершенно бессмысленное.
— Дорогое, милое дитя, — говорит она сейчас, уклоняясь от моей последней попытки спросить об отце, когда я снимаю свой шарф, вернувшись со школы. -
Некоторые вещи не должны иметь названий или имен. Некоторые вещи должны оставаться загадкой, как бы сильно мы не разгадывали их…
Она улыбается, разливает жасминовый чай в две маленькие чашки китайского фарфора. Она, встречая, подталкивает меня на кухню.
— Так значит, ты не знаешь, кто он, так?
— Ох, я знаю, кто он, — говорит она, поднимая свою чашку и глядя на дымящуюся янтарную жидкость. -
Я рассказывала тебе о нем, Сова, ты просто не верила мне…
— Значит, если ты его знаешь, то у него есть имя, — спрашиваю я. — И ты можешь мне его назвать. Можешь же?
Она делает глоток.
— Сова, пей! — отвечает она после моего вопроса. — Он вкусный, только когда горячий.
Я делаю глоток.
— Мне нечего тебе дать, кроме этого момента, — говорит она. — Это все, что есть. Ты и я на кухне пьем чай.
На китайских фарфоровых чашках сбоку есть темно-зеленые драконы на белом фоне, дышащие огнем и вечно гоняющиеся за своими хвостами.
Иногда я похожа на этих драконов.
— Кому нужны папы, вообще? — позже вздыхает Мэллори по телефону, когда я рассказала ей о последней неудачной попытке.
Ей легко говорить. Ее-то, возможно, сейчас снаружи моет автомобиль. Я смотрю в окно, как будто мой может быть там, высматривая меня, ожидая, что я замечу его. Хрупкие осенние листья падают с деревьев на улице и мурашки бегут у меня по спине — середина ноября, и зима уже пришла. Скоро крыши покроет иней и лед, завьючит деревья, заставит серые тротуары блестеть. От этих мыслей моя кожа чешется, делая меня раздражительной. Необходимость знать, откуда я, просто подавляет меня.
— … и чертовски надоело, -