— Пожалуйста, давай поговорим об этом…
Мама открыла дверь и задержалась там, держа рукой за ручку.
— Я думала, ты была готова, — сказала она мягко, — я думала, что истории, которые рассказывала, когда ты была маленькой помогут… как-нибудь тебе понять. Разве знать не лучше?
— Нет, — сказала я, изображая храбрость и отворачиваясь от нее, чтобы не показывать новую себя, неопределенную себя, но мой голос дрожит, и я обнаруживаю себя, смотрящую на нее, пока слезы продолжают падать, и я уже не пытаюсь их сдержать.
— Ох, Сова.
— Я не знаю, что делать! Что это? Почему я так отличаюсь?
— Все в порядке, любовь моя, — выдохнула она, стремительно присаживаясь рядом со мной на старое покрывало, которое она сделала из моей детской одежды. Мама обняла меня. — Ты чудесная. Ты всегда была моей чудесной, особенной девочкой, — она отодвинулась и взглянула на меня блестящими глазами. — Если это сейчас более очевидно, то это не так плохо, Сова, — сказала она яростно. — Ты становишься той, кем должна была быть всегда. Я всегда задавалась вопросом… и теперь пришла зима, и твое тело меняется…
— Но не вот так! Смотри! — взревела я, когда льдинки слез продолжили падать.
— Они прекрасны…
— Ой, мама! — я гневно отстранила ее, сжав челюсть, чтобы перестать. — Ты всегда так говоришь, но… Они не должны, не должны быть такими! Что мне теперь делать? Как я буду ходить в школу? Что я скажу людям?
— Ты расстроилась, — ответила она, — но так будет не всегда. Честно говоря, я и сама не знаю, что теперь будет, Сова, и я понимаю, что быть другой сложно, но с тобой все будет в порядке. Разве я хоть раз сомневалась в тебе?
— Откуда тебе знать, что значит быть другой? — заявляю я, отстраняясь. — Я имею в виду, реально. Когда ты в последний раз плакала слезами изо льда или наполовину замораживала своего лучшего друга прикосновением? Откуда тебе знать какого это?
— Сова!
— Ты не сможешь это исправить.
— Я не уверена, что это нужно исправлять, — сказала она, глядя в ночное небо, ее темные глаза блестят, — Но если ты думаешь, что есть кто-то, кто сможет тебе помочь больше, возможно, ты должна поискать их. Я полагаю, ты могла бы…
— Ты имеешь в виду его?
— Я больше никогда не смогу его встретить, — сказала она, ее голос стих. — Но ты другая, как ты говоришь. Ты часть того мира, о котором я тебе рассказывала, Сова. Пойдем, я покажу тебе, где все началось…
Это огромная книга, обернутая черной кожей, запрятанная в нижний угол громадной книжной полки, которая делает маленькую гостиную еще меньше. Я сразу узнала в ней одну из тех, которые мама читала мне в детстве. Золотая роспись на обложке гласит: «Басни и духи Земли, как встретить их, и как найти вашего собственного духа.»
— Эта… — говорит она, перелистывая сухие, пожелтевшие страницы, подталкивая меня к дивану и включая лампу над головой. Она смотрит на меня, и глаза ее мерцают. Я думаю, она наслаждается этим. Будто мама всегда ждала этого случая. Я нахмурилась. — Ну, — говорит она, возвращаясь к книге, — вот, что привело меня к нему. Я читала это, думая обо всех этих местах, о том, что если бы они были реальными… Я искала чего-то, приключений, видимо. Когда я прочитала заклинание, — она покачала головой, улыбка появилась на лице, — Ну, я не думала, что это сработает.
— Но оно сработало?
— О, оно сработало, — ответила она, — Все истории, которые я рассказывала, Сова, некоторые из них были моими. В том месте я нашла себя, и это по-настоящему! Я проснулась утром и не знала, реально ли это… пока не обнаружила, что понесла тебя.
Это были ее собственные истории.
Совсем не басни.
— И ты думаешь, я должна попробовать? — спросила я.
Она покусывает губу.
— Честно говоря, я не думаю, что ты готова. Мне кажется, тебе стоит узнать себя прежде, чем искать ответы у других. Но… — она отмахнулась от моего протеста, — но все зависит от тебя. Как я могу тебе говорить, что делать или что не делать в данной ситуации? Там никогда не было таких, как ты, Сова. Тебе, больше чем кому-либо, нужно найти свой собственный путь.
— Ох, просто дай мне книгу, — сказала я, беря ее и уходя в свою комнату.
— Будь осторожна, любовь моя, — крикнула она мне, — Пожалуйста, будь осторожна.
— Буду! — крикнула я, бросая книгу на кровать. Я дрожу, едва не цепенея от усталости. Я закрыла занавески, забралась на кровать и раскрывала обложку, положив книгу на колени.
Мне нужно поговорить с Мэллори. Смотрю на часы. Одиннадцать. Того же вечера. Того же дня. Всего несколько часов прошло с того момента, как я видела ее, пока все не изменилось. Она знает, что сказать. Я нащупала телефон. Нет сообщений, нет пропущенных звонков. Она на своем семейном вечере. Я положила телефон на книжный шкаф возле кровати. Это может подождать. А по правде, что я могла ей сказать прямо сейчас?
— Заклинания, — бормочу я, открывая книгу и поворачивая к оглавлению в конце. Она должно быть действительно древняя — каждая буква «с» прописана, как «f», (некоторые буквы были прописаны на древнеанглийском языке). Некоторых из моих любимых историй тут нет, понимаю я, перелистывая страницы. Конечно. Потому, что мама создала их. Это был ее опыт, когда она отправилась в другой мир и встретила его.
Моего отца.
— Давай сделаем это, — говорю я, покачивая головой, когда нашла поэму, выглядящую, как какое-то заклинание. — Забавная книга…
12
Мэллори ничего мне не сказала.
В смысле, я тоже ей ничего не рассказала, но я пыталась быть нормальной, хотя имя Ледяного Джека крутилось у меня в голове, а она, озадаченная и молчаливая, шаталась по школе, даже не пытаясь казаться нормальной, и ситуация с Ледяным Джеком ее миновала.
— Мэлл! — сказала я, в конце концов, после пяти безуспешных попыток, — Что случилось?
— Я не хочу об этом говорить, — ответила она, покачав головой.
— Но подожди, послушай… — я потянула ее за руку, — Может я смогу помочь?
— Нет, не сможешь.
— Мэллори…
— Я просто. Не могу. Я хочу пережить этот день, не думая обо всем этом. Мы можем так сделать?
— Конечно, можем, — ответила я. — В общем, ты знаешь, когда захочешь поговорить…
— Да, я знаю, — сказала она, прижимая сумочку к своему плечу, когда мы подошли к главным воротам, — Ты разговаривала с мамой?
— Мм, вроде того, — ответила я.
— И?
— Да так, пустяки, — я вздохнула, отбрасывая томительные мысли о замерзших слезах и об отцах с ледяными волосами, и неудачные попытки найти свое «духовное я» с помощью той глупой старой книги. — Так что, давай пропустим этот день и, может быть, сможем поговорить об этом вечером?
Ее лицо осунулось.
— Не сможем.
— О-о-окей, — пробормотала я ей в спину, когда она рванула обратно в школу. Человеку, не похожему на Мэллори. Что вообще произошло вчера вечером? Я думала, что это мой вечер был плохим. Я пыталась ее догнать, но она ловко пробралась сквозь толпу школьников. У меня вроде бы длинные ноги, но я просто не могу так легко проскользнуть.
У нее был семейный вечер, вспомнила я, когда мы вошли в класс. Возможно, поэтому. Возможно, они ругались из-за домашней работы, или им не понравилось, что она получила «4» по математике на той неделе? Я поглядывала на нее краем глаза. Она вся такая бледная и сгорбившаяся, рассеяно поигрывает с кнопкой карандаша. Случилось что-то серьезное. Мэллори ведет себя намного грубее, чем раньше. Может быть… они хотят переезжать?
— Мэлл, — шепчу я, — Мэлл, вы хотите переехать?
— Что? — она подняла глаза, на лице читается паника.
— Вы же не переезжаете, да?
И прямо тут, в центре класса, моя неразлучная, здравомыслящая лучшая подруга начала плакать.
— Мэллори!
— Господи, Сова, почему ты не можешь оставить меня в покое? — шепчет она, вытирая слезы и наклоняясь к своей сумке, доставая бумажную салфетку из большой упаковки, — Я же просила тебя, мне просто нужно пережить…
— Прости, я волновалась!
— Они судятся, — сказала она, не поднимая головы, когда другие заходили в класс. Конор подошел, глядя ей в лицо, будто собираясь насмехаться и задирать нас, и я со свирепым взглядом покачала головой, что заставило его нахмуриться и оскалиться на меня. Я его проигнорировала и сделала вид, что не заметила, как вошел Айвери, хотя часть меня предательски заметила это.