Он отодвинул собственную тоску в сторону и спросил:
— Ты хорошо себя чувствуешь, мама? — Она подняла голову, и он увидел на ее лице ответ на свой вопрос. — Ты выглядишь ужасно.
— Я чувствую себя еще хуже, чем выгляжу, и, пожалуйста, больше не надо об этом.
— Где Пат?
— Спит.
— Давай я тебе что-нибудь приготовлю.
Она покачала головой и тут же поморщилась, будто от боли.
— Папа просил тебя зайти в хлев. Он хочет с тобой поговорить.
— Когда?
— Он сказал, как только ты проснешься.
— Ты уже говорила с доктором Рейнолдсом? — спросил Рекс.
На ее лице отразился испуг, но потом она, похоже, сообразила, что его вопрос означает всего лишь «Ты обращалась к врачу?».
— Я боюсь, что он отправит меня в Эмпорию, Рекс. В больницу. Мне кажется, у меня воспаление легких.
— Мама, если ты сама ему не позвонишь, это сделаю я.
— Хорошо, я ему позвоню. Тебя ждет папа. — Но не успел он отвернуться, как она снова его остановила. — Рекс? Ты спросил, хорошо ли я себя чувствую. А я вот забыла спросить тебя…
— Мама, я в порядке.
Не был он ни в каком порядке. «Порядок» был страной на другом конце мира, дорога в которую отныне была закрыта для него навсегда. Он даже думать ни о чем не хотел, хотя это ему не удавалось. Рекса удивляло то, что ему вообще удалось уснуть, но чувствовал он себя так, будто глаз не сомкнул. Его правая кисть была сломана, в этом не осталось никаких сомнений. Она распухла, стала в два раза больше и безумно болела. Рекс понимал: то, что мама не спросила его о ней, указывает на то, как ей плохо. Он старался держать руку за спиной, чтобы она не увидела ее и не решила, что просто обязана что-то предпринять. Как бы то ни было, по сравнению с тем, как болело его сердце, рука его вообще не беспокоила.
Снег прекратился, укрыв все вокруг белым покрывалом в два фута толщиной. Эти два фута следовало умножить на множество квадратных футов, которые Рексу предстояло пропахать с лопатой, расчищая двор от снега. Пока он старался не думать о том, как станет это делать со сломанной рукой. Сейчас все проблемы казались непреодолимыми. От потрясения и недосыпания мозг окутывала пелена тумана, и Рексу казалось, что он никогда ничего не делал: не кормил лошадей, не чистил стойла… Ему хотелось, чтобы кто-то взял его за руку — за ту, которая не болит, — и водил по ранчо в этот свободный от уроков день. Как он узнает, куда идти, если ему не будут подсказывать это школьные звонки?
Он неловко открыл дверь хлева здоровой рукой и шагнул в его душный аромат.
— Папа?
Рекс нашел отца возле одной из коров с новорожденной телочкой, которой он скармливал дополнительную бутылочку молока. Натан поднял на сына глаза и устало улыбнулся. Неожиданное тепло этой улыбки едва не лишило Рекса самообладания. К его глазам подступили слезы, а к горлу — комок. Его охватило почти непреодолимое желание довериться отцу, как минувшей ночью он доверился матери. И только многолетняя привычка удержала его от этой слабости.
— Она что, не берет вымя? — спросил Рекс и откашлялся.
— Берет. Это я так, на всякий случай.
Отец вытащил длинную резиновую соску изо рта малышки, и она попыталась за ней потянуться. Пенистая молочная смесь капала с ее розового языка на пол, рядом с каплями, стекающими с бутылочки в руке отца. Новоиспеченная мать невозмутимо взирала на происходящее.
— Присядь, Рекс, — велел Натан, указывая на брикет сена.
Окончив кормить теленка, отец подошел к большой металлической раковине, вымыл бутылочку и соску и положил их на стол сушиться. Потом тяжело вздохнул и сел рядом с Рексом на второй брикет сена. Рекс старался уложить поврежденную руку так, чтобы отец ее не увидел. Он прятал травму от мамы, не желая ее волновать. Что касается отца, то его наверняка возмутило бы то, как глупо он ее сломал.
Он тихо зашипел от боли, коснувшись рукой соломы.
— Что случилось? — тут же насторожился отец.
Этот вопрос заставил Рекса задуматься, разговаривала ли вообще мама с отцом.
— Ничего. — Чтобы отвлечься от боли в руке, он коснулся другой раны — прикушенного языка. — Прости, я проспал.
Отец только отмахнулся.
— Я все равно не уснул. Так что и сам справился.
— Куда вы отвезли… девушку?
— В клинику Квентина. Ничего другого нам не оставалось. — Он помолчал, собираясь с мыслями. — Скажи, сын, ты мне доверяешь?
— Что?