— Почему ты не уедешь и не заживешь, как мы на Ригонде?
— Все не могут уехать. Но мы здесь пытаемся сделать так, чтобы у нас было больше денег. Вчера все мы, у кого нет денег, сошлись вместе и договорились: «Не выйдем в море, не станем работать на кораблях, пока хозяин не заплатит нам больше денег». Поэтому сегодня ни одно судно не может уйти. Мы бастуем.
— Но если рабочий не идет на работу, белый повелитель бьет его и"еапирает в темный чулан. Так он поступал со мною.
— Это он может сделать только тогда, когда один или двое рабочих не идут на работу. Если трое не идут на работу, то и тогда он бьет и сажает в кутузку. Но если ни один рабочий не выходит на работу, не ставит парусов, не становится к штурвалу, тогда хозяин не может всех избить и посадить в кутузку. Тогда он делается любезным и говорит: «Господа, сколько денег вы желаете за свою работу?» Он ведет с нами переговоры до тех пор, пока мы не пообещаем работать.
— А всегда бывает так?
— Так — нет, не всегда. Бывает, что хозяин заупрямится. Он долго не идет на переговоры с рабочими, так как знает, что у них мало денег. Когда они голодают день, два дня, много дней, им ужасно хочется есть. И хозяин дает им столько, сколько пожелает. Тогда он не дает много, потому что он победил. Когда побеждаем мы, тогда он вынужден дать больше.
— Но ведь белые все повелители. Они все коварны. Разве белые люди колотят да обманывают и своих?
— Да, они это делают, парень. Они бьют и обманывают кого только могут. И вовсе не все белые — начальники. Вот дай срок — сам увидишь.
— Боби Грейн, уедем скорее на Ригонду. Там у нас всегда будет много еды и никто не будет нам приказывать.
Боби Грейн вздохнул и мрачно улыбнулся:
— Ты ведь знаешь, что теперь уплыть нельзя. Завтра сходим в порт и посмотрим, а сейчас давай на боковую.
Утром миссис Грейн сказала сыну:
— Этого дармоеда ты спроваживай. Мы не какие-нибудь богачи, чтобы привечать всяких бродяг. Человек молодой, пусть ищет работу. Да и сам ты мог бы где-нибудь подработать.
— Все будет в порядке, мать, — улыбнулся Боби Грейн. — Не единым хлебом жив человек. Как только стачка кончится, я первое жалованье отдам тебе. Пошли, Ако.
На этот раз Боби Грейн надел матросскую робу цвета хаки и вокруг шеи повязал зеленый шедковый платок. Первым долгом они прогулялись по городу, и Боби Грейн хоть немного приучил Ако к шумам и своеобразию Чужой земли.
— Не удивляйся ничему и ничего не бойся, — говорил он. — Все, что ты тут видишь и слышишь, сделано руками человека. Например, вон та повозка, которая, рыча, бежит сама собою, — в ней лишь маленькая хитрость. В том ящике заключен сильный ветер, и тот человек, что сидит у руля, когда ему захочется, открывает отверстие в ящике, и тогда ветер гонит повозку вперед.
— Так же, как лодку? — воскликнул восхищенный Ако.
— Так же. Он только сидит и управляет. Ты тоже сумел бы, если бы научился.
Подобного рода объяснения, с помощью сравнений, Боби Грейн давал о каждом предмете. Всюду, где Ако видел чудо или нечто сверхъестественное, моряк старался развеять таинственность простыми, доступными понятиями. Таким образом он в самом зародыше уничтожил тупую мистическую боязнь, которая укореняется в сознании каждого первобытного человека при столкновении с непонятными явлениями цивилизации. В порту он показывал Ако большие пароходы, у которых не было парусов, но которые могли передвигаться быстрее парусников. И тут люди создают искусственный ветер, который крутит винт парохода и гонит тяжелую махину вперед. Понятно, что это требует большой хитрости, но этому может научиться каждый, у кого есть время и желание.
Еще много чего рассказал Боби Грейн в то утро своему спутнику о великих деяниях белых людей. Ако понял, что белые люди знают многое такое, о чем жители острова Ригонды не имеют ни малейшего представления. Они очень умные и могут сделать уйму прекрасных, нужных и весьма полезных вещей. Их жизнь, конечно, гораздо богаче, чем жизнь островитян, но в этой богатой и мудрой жизни белого племени Ако все-таки видел и чутьем угадывал много плохого, ненужного и противоречивого — контрастов, от которых следовало бы избавиться, например: богатство и… бедность, бесправие одних и… неограниченная власть других, деньг» и… нищета в лачугах.
Забастовка моряков охватила все суда, но к ней не присоединились портовые рабочие. Толпы моряков без дела шатались по набережной и глазели на погрузочные работы. И Ако слышал, как белые люди злобно орали на других белых. В одном месте он видел, как белый мужчина прогонял моряков с набережной. Когда они мешкали и не шли, он бил их по голове белой гибкой дубинкой. Боби Грейн прав, белые унижали и своих, и большинство из них отнюдь не были начальниками.
У одного небольшого парохода Боби Грейн остановился и стал внимательно наблюдать, что там происходит.
— Раньше я плавал на этом судне, — сказал он Ако. — Мы все сошли на берег, остались только капитан со штурманом. Но я вижу — сейчас там работают новые люди.
У лебедки стоял молодой нерасторопный парень. Штурман показал ему, как обращаться с лебедкой, потом ушел на шканцы и стал наблюдать за работой нового матроса. Тот в это время опускал вниз крюк крана. — Ниже, ниже! — кричали грузчики. Один из портовых рабочих ухватил гак и потянул его вниз, чтобы зацепить тюк. — Довольно, стоп! — Матрос дернул вперед рукоять лебедки. Тюк стремительно взвился вверх, потянув за собой рабочего, который в замешательстве вцепился в него. — Сумасшедший, что ты делаешь! — закричали остальные рабочие. — Давай вниз, втянешь его в блок!
В следующий миг человек, поднятый в воздух, стремительно полетел вниз, все еще вися на гаку. Когда он находился в нескольких футах от палубы, лебедчик снова дернул рукоятку вперед и крюк опять взвился вверх. Довольно долго он таким манером дергал рукоятку и заставлял плясать живой груз высоко в воздухе иад открытым трюмом. Человек все это время находился между жизнью и смертью. Рабочие видели — дерни недотепа-матрос гак еще выше, рука висящего неминуемо попадет в блок и человек вместе со стрелой лебедки грохнется на палубу. Отпусти он рукоятку — человек упадет в трюм и разобьется. Все растерялись, кричали, размахивали руками, приведя в еще большее замешательство несчастного штрейкбрехера, который, словно одурев, толкал взад и вперед рукоятку, позабыв прикрыть пар и остановить лебедку.