— Я знаю, Кемпстер. Вы хотите оправдываться.
— Нет смысла оправдываться за прошлое. Какое оно есть, таким и останется. Я не желаю себя обелять. Более того, я не сожалею о сделанном, потому что если бы я так не поступил, то многое потерял бы в жизни. Да,.Харбингер, Марго была мне необходима. Я за нее боролся и вышел победителем. И я очень доволен, что мне досталась Марго, потому что я люблю ее. С моей точки зрения, это очень хорошо, что мне удалось одолеть вас. Моя совесть в этом отношении абсолютно спокойна, так же спокойна, как у каждого мужчины, который в борьбе за любимую женщину осилил своего соперника. Смею вас уверить, что Марго счастлива и не сожалеет об исходе борьбы. Стало быть, что касается этого пункта, — здесь все в порядке.
Заинтересованный, Харбингер посмотрел на Фреда. Вызывающий тон Фреда больше пришелся ему по душе, чем если бы тот начал с жалобных вздохов и лицемерных причитаний.
— Продолжайте, Кемпстер.
— Хорошо. Как видите, Харбингер, у нас с Марго все в порядке. Мы довольны своей жизнью. А вот с вами что-то не в порядке.
— Моя дела предоставьте мне, мистер Кемпстер. Вы мне не опекун.
— Избави бог, не имею ни малейшего желания быть им. Будем говорить начистоту: мне не нравится, что вы изображаете из себя мученика. Если вы в одном деле потерпели крах, то это ведь не значит, что должна пойти прахом вся ваша жизнь. Кому вы досаждаете, живя в этой пустыне? Мне? На меня это не действует. Марго? Она неповинна в ваших причудах и странностях. Она знает, что я предоставил вам лучшие условия, она знает, что вы могли бы жить обеспеченно и с удобствами. Следовательно — поселение на Кренлирокском маяке всего лишь дело вкуса. Но делая это, вы, наверное, думали, что мы нанесли вам обиду, и своим поступком надеялись заставить нас мучиться угрызениями совести, чувствовать себя неловко и так далее. Харбингер, это удар мимо цели, поэтому будет разумнее, если вы положите конец этому шутовству. Уезжайте отсюда. Я вам предоставлю место капитана на «Тасмании», так как старый Фарман будет необходим в конторе пароходства.
— Вашим слугой я никогда не буду, мистер Кемпстер, — едва сдерживаясь, ответил Харбингер.
— Как.угодно. Если не желаете находиться в непосредственной зависимости от меня, я согласен иным путем обеспечить вам независимое положение. Я вам дам известную сумму денег…
— И что вы хотите взамен?
— То, что гораздо лучше и разумнее ненужной вражды, — вашу дружбу.
— Мне ваша дружба не нужна, мистер Кемпстер, а свою дружбу я не продаю за деньги. Даже за свои тридцать пароходов вы ее не купите.
— Не слишком ли высоко вы себя цените?
— Боюсь, что вы всех людей цените слишком низко. Мистер Кемпстер, вы вовсе не так богаты, как воображаете. Кое-что, хотя в ваших глазах оно имеет ничтожную ценность, вы все же не в состоянии купить. Понятно, это вас терзает и долго будет терзать, но меня это не трогает.
Фред Кемпстер сжал губы, немного помялся, потом заговорил другим тоном, приглушенным и просительным.
— Я не хотел оскорбить вас. Если вас не интересуют материальные ценности, мои благие намерения могли действительно показаться вам предосудительными, Харбингер, но если я обращаюсь к вам как человек, как виновный, которого вы имеете основания ненавидеть, как совершивший ошибку человек, который сознает свою вину и, сожалея о содеянном, протягивает руку для примирения, — разве вы и тогда не протянете своей?
— Слишком сентиментально и слишком лицемерно, мистер Кемпстер. Удовлетворение я уже получил — вы все-таки чувствуете себя виновным. Но я не хочу дать вам возможности откупиться чечевичной похлебкой. Поберегите деньги для своих наследников — они уж сумеют их растратить. И любите себя превыше всего на свете, тогда будете чувствовать себя спокойно. Выкиньте из головы только одну вашу прихоть — не надейтесь купить любовь и дружбу тех людей, которым вы наплевали в лицо. Нельзя быть таким ненасытным. .
Кемпстер круто повернулся и вышел.
— Ну, Ако, чему тебя научила эта история? — спросил Харбингер, когда Фред ушел.
— Тому, что человек не должен продавать свое достоинство и честь.
— Правильно, Ако. Никогда нельзя продавать себя, пресмыкаться и унижаться, ни за какие деньги не надо позволять садиться себе на шею. Перед лицом силы нам иногда приходится отступать, но перед коварством и ложью — не следует никогда.
Через час позвонили из Кренлирокского поселка, что пришли машины за спасенными с яхты людьми. До поселка нужно было идти пешком. Девис Пэн пошел провожать их. Когда он вернулся, уже стало смеркаться, и Харбингер ушел зажигать огни маяка. Спустившись вниз, он встретил своего помощника.
— Теперь поделим подарки, — сказал Пэн, показывая всякие дорогие вещицы — золотой портсигар, брошки с драгоценными камнями и пачку денег, которые спасенные господа и дамы при расставании передали ему.
— Возьми себе, — сказал Харбингер. — Я свою долю уже получил.
Ветер совсем утих. Смотритель маяка глядел на море и думал, что вечером можно бы забросить несколько сетей. После сильной бури должна хорошо ловиться, рыба.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Во время путешествия Ако не переставал учиться. Теперь он хорошо владел английским языком и мог без труда читать любую книгу или газету. Если в этих книгах или газетах встречалось что-либо незнакомое и непонятное, он обращался с вопросом к Марго. Когда Фред Кемпстер однажды застал Ако за чтением «Истории колонизации», он сначала только подивился тому, что этот человек выучился читать и что его, представителя первобытного племени, интересует в книгах нечто большее, чем цветные иллюстрации; но слегка полистав брошюру и местами прочитав по абзацу, молодой Кемпстер нахмурился и недружелюбно посмотрел на Ако.