Выбрать главу

Как он пережил свой крах, Александр Федорович написать в своих мемуарах не пожелал. Не станем и мы гадать, какими были для него те сорок дней, что он провел в лесном убежище под Лугой, скрываясь от ареста и неминуемого расстрела. Скажем лишь, что, выйдя из подполья, он до последнего часа своего пребывания на родной российской земле отказывался понять, что его время стремительно убегало в прошлое. Страна вверглась в гражданскую войну, в которой правили уже не столько политики, сколько генералы.

Министр — председатель еще какое‑то время метался по войскам, взывая: «Опомнитесь!», агитируя: «Поддержите Учредительное собрание!», то самое, которое в январе 1918 года большевиками было разогнано (Ленин приказал стрелять, если не уйдут). Как и Временное правительство, этот орган власти ленинцам был не нужен, потому что в нем им удалось получить лишь 175 из 707 мест. Избранников народа постигнет страшная участь: и года не пройдет, как начнутся аресты небольшевистских делегатов; многих казнят, остальные спасутся бегством за пределы России.

В начале мая 1918 года Керенский с рукописью книги «Дело Корнилова» тайно приехал в Москву. Отпустив бороду и усы («вид студента — нигилиста 60–х годов»), он скрывался на конспиративной квартире. Здесь в течение месяца устраивались его встречи с политическими единомышленниками. Представители патриотической, антибольшевистской и антигерманской России предполагали создать всероссийское демократическое правительство, которому надлежало вступить в переговоры со странами — союзницами. С этой миссией решено было послать за границу Керенского: «Меня делегировала Россия, которая отказалась признать сепаратный мир с Германией. Моя задача состояла в том, чтобы немедленно заручиться военной помощью союзников для восстановления русского фронта и тем самым обеспечить России место среди союзных стран на предстоящих мирных переговорах».

В июне 1918 года Керенский, совершив на английском тральщике плавание по штормящему Северному Ледовитому океану, перебрался из Мурманска в порт Тюрсо на Оркнейских островах, а оттуда — в Лондон.

Переезжая из Лондона в Париж, из Парижа в Берлин, он предпринимает попытки напомнить о себе зарубежным политикам. «Он считал себя единственным и последним законным главой российского государства, собирался действовать в соответствии с этим принципом, но в этом своем убеждении сторонников не нашел» (Берберова Н. Курсив мой. М.: Согласие, 1996. С. 357).

Знавших Керенского в изгнании не переставала удивлять долго не оставлявшая его самонадеянность. Он не без упрямства продолжал верить в то, что, как в 1917–м, стоит ему позвать, и за ним пойдут — войска, народ, — ринутся громить большевиков. Однако сколько ни взывал он — речами, статьями, — понимание находил все реже и реже.

В эмигрантской деятельности Керенского на первый план все более выходила журналистика. Наконец он окончательно приходит к решению: отныне он, прежде всего, публицист, политический обозреватель и комментатор событий, мемуарист, благо словом владел Александр Федорович превосходно. Тут нежданно — негаданно он встретил поддержку: президент Чехословацкой Республики Томаш Масарик и министр иностранных дел Эдуард Бенеш отозвались на предложение Керенского создать фонд для проведения в эмиграции политической, пропагандистской и культурной работы. Как позже выяснилось — на деньги из золотого запаса России, вывезенного чехословацким корпусом.

На парижском совещании ближайших единомышленников (в основном эсеров), которое Керенский провел в начале июля 1920 года, было определено, на какие цели следует направить полученную помощь: как распорядитель фонда Александр Федорович выступил соучредителем главных эсеровских изданий — журналов «Современные записки» (Париж, 1920–1940) и «Революционная Россия» (1920–1931; субсидии с августа 1921 года), газет «Воля России» (1920–1932) и «Дни» (1922–1932).

Первой — с 12 сентября 1920 года — начала выходить в Праге «Воля России», где Керенский активно печатается. Пишет он, конечно же, о России: Александр Федорович ревностно следил за всем, что происходило «в стране творцов коммунистического строя». Из журнально — газетных публикаций 1920–1921 годов (60 статей, речей, докладов, мемуарных очерков) сложилась первая книга его политического дневника — «Издалёка» (Париж, 1922), представляя которую читателям, он пояснял: «Три с половиной года приходилось мне издалёка, прислушиваясь к России, отстаивать на страницах иностранной и зарубежной русской печати жизненнейшие интересы Родины, утверждая вместе с тем великую, непреходящую ценность достижений Февральской революции и вскрывая перед общественным мнением глубоко реакционную сущность не только генеральского, но и большевистского самовластья».