Неизвестно, добрался бы Смерклый до вещмешка, или тот, закрепленный на склонившейся макушке, коснулся бы сугробов первым, но в этой верхней точке согнутой дугой березы у Фрола соскользнула ладонь. Он не удержался наверху и перевернулся вниз головой. Солдаты ахнули. Высота была около пяти метров.
Вниз головой карабкаться дальше Фрол не мог. Он замер, уцепившись под стволом березы и решая, как поступить дальше. Но пока он раздумывал, пальцы его ослабли, и Смерклый соскользнул со ствола.
Вокруг повисло молчание. Сорок пар глаз в наступившей гробовой тишине наблюдали, как Смерклый оторвался от ствола березы, пролетел пять метров и "рыбкой" вошел в сугроб с головой. Но это было ещё не все. Освободившись от веса Смерклого, береза распрямилась и, словно заправская катапульта, выстрелила вещмешок Фрола далеко в темноту леса вместе с сухим пайком немецкого танкиста, вместе с консервами, сыром, леденцами и джемом.
Приходько первым бросился к неподвижно лежащему в снегу Смерклому.
- Господи! Фрол, прости меня! - бормотал Николай, пытаясь вытащить Смерклого из сугроба. - Честное слово, не хотел, чтобы этим закончилось!
Солдаты дружно помогли Николаю выволочь Смерклого к костру. Лицо крестьянина было залеплено снегом, но глаза оставались открыты. Николай стал растирать щеки Фрола. Кто-то уже подносил к губам кружку горячего чая.
Фрол моргнул и повел глазами.
- Жив! - воскликнул Приходько. - Фроленька, прости меня! Плохая шутка получилась!
Смерклый оттолкнул Николая и сел. Глаза его вознеслись к верхушке распрямившейся березы, которая теперь пустовала.
- Зато у тебя остались сигары! - оправдываясь, произнес Приходько.
Безмолвно Смерклый запустил руку в карман и вытащил на свет костра горсть мятых и искрошившихся табачных листьев.
- Ну, можно из него и самокруточку сделать, - совсем уж тихо произнес украинец.
- Чаю хлебни, Фрол, - предложил кто-то из солдат, протягивая кружку прямо к губам.
Смерклый выбил кружку из рук солдата так сильно, что она улетела далеко, а чай выплеснулся на одежду.
Красноармейцы молчали, чувствуя свою вину. Шутка получилась неудачной. Они переборщили, перегнули палку.
- Фрол... - попытался сказать что-то ещё Приходько.
- Не-ет! - завопил Смерклый. Он закричал так страшно, что солдаты отпрянули. Крестьянин поднялся и своей неуклюжей походкой двинулся во тьму.
Обида была такой горькой, что хотелось плакать и кричать. Смерклый шел, не понимая, куда идет, и бешенство поднималось в нем. Он был обижен на лейтенанта, который отказал ему в спирте; он был обижен на Ермолаева, который не предотвратил издевательство. Но больше всех он был обижен... Нет, "обижен" являлось неподходящим словом для его отношения к рядовому Приходько. Ненависть! Ослепительная и беспощадная. Вот, какие чувства испытывал Фрол к украинцу.
"Все они жалкие людя, - говорил он себе. - И этот лейтенант, и взводный Ермолаев. Но Приходько - это не человек. Нельзя назвать человеком того, кто пытал словами, кто унижал... кто хотел смерти земляку".
Да-да. Фрол не сомневался, что, подстраивая шутку, Приходько желал смерти крестьянину. "Вот только ошибся он с выбором жертвы, - подумал Смерклый. - Не тому он устроил свою западню".
Все разговоры Приходько были только для того, чтобы обидеть Фрола. Все его "прости" - ложь! Приходько ненавидел Смерклого, потому что Фрол хозяйственный, потому что Фрол деревенский, потому что Фрол не такой, как этот украинец! Все обиды он наносил от зависти. От такой зависти, что зубы сжимаются до хруста, и нервно дергается веко. От такой - что аж в дрожь бросает!
Не должно такому сволочному человеку прощать его деяния. Он должен почувствовать свою подлость! Он должен понять, что натворил!
Фрол поклялся сурово отомстить Приходько.
Он вдруг вскинул голову, словно охотничий пес, почуявший добычу.
- На две пачки немецких сигарет, - послышался знакомый украинский акцент.
Приходько!
Смерклый нервно вытер колючий от щетины подбородок.
Сам появился!
Прячась за деревьями, Фрол двинулся вслед за солдатом.
"Нехорошо получилось со Смерклым, - думал Приходько, пробираясь меж костров к оставленным где-то вещмешку и винтовке. - Очень нехорошо!"
Больше всего Приходько беспокоило то, что Смерклый обиделся. Не из-за опаски, что крестьянин, затаив обиду, начнет мстить. Такие мысли даже не приходили в голову Николаю. Приходько ценил хорошую шутку, но твердо верил, что в конце её человек, над которым подшутили, должен смеяться вместе со всеми. Он не должен обижаться, не должен затаивать зло. Иначе это будет уже не шутка. Вот почему, Николая досадовала обида Смерклого.
- Катя! - услышал он странный зов. Приходько стал вглядываться в темноту и различил в ней силуэт человека.
- Эй, лейтенант! - крикнул он, узнав в одинокой фигуре Калинина. Новоиспеченный командир роты удалялся от лагеря, пробираясь между сугробов в чащу леса. - Сказочник!
Алексей даже не дернулся, словно не слышал окрика. Еще мгновение, понял Николай, и Калинин растворится в лесном мраке, что его трудно будет догнать.
- Калинин! - снова позвал Приходько, но видя, что все его окрики не приносят результата, бросился вдогонку за лейтенантом.
- Стой, сказочник! - кричал Приходько, подсознательно ощущая неведомую опасность, грозящую командиру. Через несколько мгновений он догнал Калинина.
- Стой! - Он схватил Алексея за плечо и повернул лицом к себе. Товарищ лейтенант, куда это вы направились? Рота маленько в другой стороне.
В слабом свете лагерных костров Приходько с трудом различал взгляд лейтенанта, но ему показалось, что взгляд был каким-то заблудшим.
- Приходько! - шепотом спросил Калинин. - Это ты?
- Нет - матерь божья!
Находиться во тьме странного гигантского леса почти по пояс в сугробах было неуютно и страшно. Николаю поскорее захотелось покинуть это место.
- Пойдемте-ка на свет, товарищ лейтенант, - предложил Приходько, но не получил от лейтенанта согласия. Тот снова замер в прострации, глядя куда-то во мрак. Чтобы вывести командира из этого состояния, Николай обнял Калинина за плечи. Он почувствовал, как лейтенанта бьет мелкая дрожь.