– Спасибо, Мари, – отвечал он растроганно. – Пусть накроют для чая.
Ему было очень хорошо. Он надеялся, что так будет всегда.
Все вместе полдничали за большим столом здесь же, в гостиной. Несколько сортов свежесваренного варенья, сладкие пирожки, сливки, масло – все домашнее, со своего хозяйства. Мать и сестры улыбались, видя взаимную нежность Мишеля и Мари.
Было много счастья. Но и нервов много он потратил на эту оперу. Первый акт он написал быстро. А второй писал уже по возвращении в Петербург, и он не шел. Здесь все вообще осложнилось: донимало плохое здоровье, необходимость обустраиваться, искать квартиру, волнение за судьбу оперы. Он работал как в лихорадке, очень боялся не успеть, не сделать. Его постоянные болячки от нервозности обострились. А весной 1836 года тяжело заболела Мари. По-видимому, это было воспаление легких. Деньги из имения поступали регулярно, но их не хватало на обустройство. Все это тревожило композитора, как и страх провала. Он писал матери: «…Мне музыка и опера опостылели, и я только желаю сбыть ее скорее с рук долой да убраться из Петербурга, который по дороговизне слишком накладен для кошелька – мы беспрерывно в нужде».
В течение почти полутора лет он вносит правки, советуется с друзьями и вплоть до премьеры добавляет номера.
По рекомендации Жуковского либретто писал барон Розен – дипломатичный, тщательный в работе. Отдельные арии и сцены исполнялись еще до премьеры. Впервые русская опера сочинялась по законам европейского музыкального искусства. Музыка воплощала сущность «души» русской нации, но эта «душа» была понятна в первую очередь интеллектуалам, воспитанным на идеалах европейского сентиментализма и романтизма. Будучи, безусловно, русской и народной, «Жизнь за царя» не уводила от европейского искусства, а сближала с ним.
Надо сказать, и друзья много содействовали композитору – не только советами, но и продвижением оперы к постановке, распространением слухов о ней (как теперь сказали бы, рекламой). Петербург ждал творения Глинки с нетерпением. Император приходил на одну из последних репетиций, императрица беседовала с композитором, и этой беседой он был весьма воодушевлен.
Премьера состоялась 27 ноября 1836 года. Больной от переживаний автор вышел кланяться на негнущихся ногах, едва не теряя сознание от волнения.
Успех превзошел ожидания. О Глинке заговорили как о создателе русской музыки. Многие друзья композитора восхваляли его стихами:
Глава 6. Как лист перед травой!
Сэнсэй этой ночью спал в ногах у Елены Семеновны, и это ее немного успокаивало. Вчера, придя от Даши, она быстренько покормила кота чем бог послал, а сама есть не стала, побежала в Красный Крест узнать, не пришла ли Дашка в себя.
Шварц была оптимисткой и почему-то не думала о смерти. Однако случилось страшное: в больнице ей сообщили, что Даша умерла еще по дороге в больницу, в «скорой». Узнав, что Шварц не родственница, медработники с ней особо не церемонились, рубили сразу правду-матку: все умрем – дело житейское.
– Спасать было уже поздно, уже мертвая была. Ее сразу в морг положили, – сообщила медсестра. И пояснила: – Забирать родственники должны или нужно специальное разрешение. Но пока все равно нельзя. Полиция еще будет расследовать причину смерти, не все там ясно.
По дороге домой, топая по тротуарам, пережидая красный свет у светофоров, Леля не позволила себе заплакать: народ вокруг, знакомые могут увидеть – спрашивать начнут, надо будет отвечать. Слава богу, никого не встретила, никто не остановил. А придя домой, расслабилась – зарыдала, рухнув на диван. Дашку она еще ребенком знала, хорошая девочка… была, значит. Но почему? Что случилось? Если б пришла к ней Леля вчера… Может, это она виновата? Не уследила…
Сэнсэй тотчас подошел, замяукал громко, потом ткнулся мордой ей в плечо. Так они вдвоем и плакали… Звонить Дашиной матери в этот вечер Леля не нашла в себе сил, решила отложить на завтра. Но поздно вечером, в двенадцатом часу, когда она уже постель расстилала, раздался звонок по ватсапу. Юля позвонила сама.