День прошел в блаженном ничегонеделании. Пришла с магазина Инга, голова в бинтах, объемистая сумка в неверной руке — Вадик и рад бы был ей помочь, хоть чем-нибудь, но она просто легла спать, отказавшись от помощи. Царапнула по краю сознания мысль, что впервые увидел здесь кого-то в бинтах, но не до того было. С сотрясением мозга реальность уже не кажется такой приятной штукой… Дождавшись, пока дыхание женщины выровняется, Вадик осторожно лег рядом, тихонько, чтобы не потревожить, обнял ее. Инга что-то неразборчиво произнесла, придвинулась к нему вплотную, положила свою ладонь — не смотря ни на что маленькую и нежную, поверх его пальцев. Вадик даже дыхание затаил — но Инга спала.
От нее пахло чем-то неопределимым, но настолько родным, что у Вадика даже в груди екнуло. Вместе. Честно, он этого совсем не ожидал, хотя и чувствовал что-то с той, первой ночи, когда они с Русланом сидели ошарашенные, забыв про дымящиеся сигареты и не замечая, что пепельные столбики падают на скатерть (он-то был ошарашен, а вот Руслан просто играл, ему бы актером быть, чувствовалось призвание). Инга в свете керосиновой лампы была такой…
Вадик осторожно устроился поудобнее, зарылся носом в струящиеся мягкой волной из под бинта волосы Инги. От них пахло летом, солнцем, полевым ветром… Наверное, в тот момент он впервые в жизни мог сказать, что счастлив.
Только неумолимо свербела где-то глубоко мысль — счастье могло длиться не день и не два, гораздо дольше, но он сам все испортил. И для этого не потребовалось многого, всего лишь исчезло напряжение на входном контуре странной установки, покрытой толстым слоем пыли и паутины — и вот ломаются на его глазах чужие жизни, захватывая по пути и его собственную. Вы в заднице, дорогой товарищ, с чем вас и поздравляю…
Вадик и сам не заметил, как сон принял его в свои теплые объятья. Перед тем, как окончательно утонуть в дреме, Вадик еще успел по-хозяйски окинуть внутренним взором повреждения дома и прикинуть, с чего лучше начать ремонт.
Улыбнулся своим мыслям — и уснул окончательно.
Затерянная в тумане коробка покалеченного дома хранила в своем черном нутре сон красивой женщины с перевязанной головой и покой того, кто еще совсем недавно мог с полным правом называть себя человеком.
На деревню спустились сумерки, а с их приходом сгустился и туман. Он вычернил моросью заборы и срубы, прибил дорожную пыль к земле, заполз на веранды и намочил своим холодным влажным телом рассохшиеся скрипучие полы. Где-то там, в недоступной для людей дали за горизонт валилось солнце, бросая прощальные лучи на плотное одеяло влаги, укрывшее Выселки, но облака и туман под ними превращали отчаянное полыхание багрового костра на полнеба в серый немощный свет — непонятно, то ли он и в самом деле был, то ли виделся.
Кавказец во дворе Бузовых нервно пробежался по плотно утоптанной земле, волоча за собой кольцо по толстой ржавой проволоке, зарычал в серую мглу, учуяв что-то, неподвластное человеческим чувствам; гавкнул раз своим нутряным басом — а затем, словно получив из чернеющего на глазах тумана безмолвный ответ, трусливо поджал хвост и забился в будку. Там он и остался — неотрывно глядя на едва виднеющийся, занавешенный туманом вход в его жилище; напряженный как перетянутая струна, лишь конвульсивно вздергивалась в полной тишине верхняя губа, открывая крепкие желтоватые клыки, способные перекусить руку человека.
Выселки окутала тишина, едва ли не более плотная, чем туман.
В этой тишине глухо, словно звуки доносились сквозь подушку, заскрипели дверные петли — и на веранду своего дома вышел Иванов. Сейчас он был как никогда похож на крысу — переростка, вставшую на задние лапы. Не хватало разве что шерсти и усов щеткой под совершенно по крысьи дергающим воздух носом. Он внимательно вслушался в плывущую темно-серую кашу, тянущую к его телу свои холодные немощные руки, удовлетворенно хмыкнул и достал из угла веранды скатанный в рулон мешок.
Сунув мешок под мышку, он не спеша прошелся по тропинке до забора, стукнула мягко калитка, выпуская его со двора.
Вова больше не боялся ночной темноты — он, как и все остальные жители деревни уже понял каким-то шестым чувством, что ночные призраки свое отгуляли. Да и плевать на них, в самом-то деле, уж он точно скучать не будет… Иванов поежился, холодно, черт побери, нужно было свитер еще одеть. Ладно, воспаление он подхватить просто не успеет, ему недалеко. Да, недалеко… Он усмехнулся своим мыслям. Вот тебе, козлина, подарочек! Будешь знать!
Председатель спас их от разъяренных женщин — за это спасибо, тут сказать нечего… но. В наказание за устроенный ими скандал, он урезал им пищевую норму вдвое — а вот этого уже явно не стоило делать. Им ведь тоже кушать хочется. Так что, Валя, хочешь ты или нет, поделиться придется… Никто тебя и спрашивать не будет, если честно, тоже мне, умник выискался! Мы таких умников на пальце вертели.