— Солнце, я же не знал, что так выйдет… Никто не знал. Ты скажи, тебе чего-то не хватало до того как… как бункер взорвался? Катались как сыр в масле…
— Пошел ты на… со своим сыром! — ее понесло. Игнатов почувствовал, как внутри поднимается злоба. Вроде уже и привык к ее закидонам, да только у него нервы тоже не железные, ему тоже тяжело. Она горько вздохнула, а потом выдала свое обычное. — Знаешь, мне с тобой тяжело…
Он едва успел прикусить язык, чтобы не выдать уже приготовленный за все эти годы ответ. Начал считать про себя — «один, два, три…». Отключаемся, не слушаем, не реагируем… Блин, вот самому интересно, его кто заставляет с ней жить? Вроде — нет. Так какого хрена он обязан все это терпеть?
Не обязан. Но — терпит.
Любой другой попробовал бы с ним так разговаривать… А от нее все сносит беспрекословно. Истеричка гребаная, без скандала — как без пряников.
Он все бурчал про себя, а руки делали — налили воды в эмалированный тазик со сколами на дне, взяли тряпку, плеснули в воду средства для мытья посуды… далеко все-таки ушел прогресс там, снаружи; раньше такого не было. За спиной что-то нудила жена, он не слушал, напевал себе под нос какую-то полузабытую песенку. Она почувствовала, что ее не слышат, казалось бы — отвяжись, иди, займись чем-нибудь… Но сегодня у нее было не то настроение, чтобы отступать — повысила голос, в нем появились истерические интонации. Понятно, нужно чем-то успокоить… ее занудный голос прорвался сквозь песенку, задушил ее. Она что-то спросила, вопрос, по ее обыкновению, риторический, служит лишь для того, чтобы еще больше себя накрутить. Но ответ ей в этот раз почему-то нужен. Наконец, она сумела раскачать его настолько, что до него дошел смысл ее слов.
— Я от тебя уйду!
— Катись. Прямо сейчас. Ну, давай, чего ждешь? — он развернулся к ней, в одной руке тряпка, в другой — недомытая кастрюля, с обеих потекло на пол. От ярости она даже захрипела.
— Посмотри, что ты делаешь!!! Я убиралась целый день, дома не пылинки, а ты… не умеешь — не берись, черт тебя раздери! Дай сюда! — она вырвала кастрюлю, тряпку; Игнатов подавил желание заткнуть ей тряпкой рот, надеть сверху кастрюлю и наподдать по кастрюле кочергой.
Господи, да что же я в ней нашел такого?
— Тоже мне, мужик, посуду нормально помыть не может!..
«Сука, тебе бы такого, чтобы домой на рогах приползал с полными портками дерьма и падал в прихожей. И если на этот раз тебе морду не разобьет, то уже станешь понимать, что значит — тихое семейное счастье»
— … Да ты мне всю жизнь испортил! Вышла бы за Игоря, жили бы сейчас в Москве…
Уже сдохли бы давно оба…
Все эти песни он уже знал дословно, ночью разбуди — повторит без запинки. Самое интересное — причина скандала, ее страх перед будущим, уже забылась; она самозабвенно токовала у раковины, а он до хруста сжимал кулаки. Он удержится, он мужик и умеет держать себя в руках…
Стука калитки он не слышал, лишь когда грохнула входная дверь и на веранде раздались частые испуганные шаги, поднял голову. В эту дверь все же забарабанили, хотя она была открыта.
Черт, не постучал по полу вилкой…
Игнатов прошел в прихожку, открыл — к нему кинулась женщина, вцепилась в одежду, спряталась на груди. Сначала он оторопел, только мысленно застонал — ну все, скандал теперь продлится пару недель; но потом понял, что женщина перепугана до полусмерти.
— Эй, эй!.. Что случилось? — он отстранился, посмотрел в лицо: Вика, соседка. Да здесь все соседи. На ней лица не было, слезы чертили дорожки на щеках; ее трясло и она все еще судорожно цеплялась за его рубашку, ища защиты.
— Там… Нинка… вот…
— Что — Нинка?
— Там… это…
— Ага, я так и думала! — в голос прорвались торжествующие интонации. — Ты с этой шлюхой спишь, да?
— Заткнись. — Буркнул он.
— Ну-ну, знала, что этим кончится… И чем же она лучше меня? У нее что, пизда поперек, да?
— Заткнись, сказано! — теперь он уже рявкнул. — Вика, что там случилось?
— Нинку… убили.
— Так, я сейчас… — он двинулся в комнату, за фонариком.
— Катитесь оба отсюда, понятно? Или — что, вам свечку подержать? — она самозабвенно брызгала слюной. Не останавливаясь, Игнатов несильно ударил жену открытой ладонью в лицо, впервые в жизни пальцем тронул. И все равно — переборщил; ту отбросило в кухню, из разбитого носа пошла кровь. Зато — заткнулась. Игнатов нашел фонарь в комоде, вышел в прихожую — Вика от удивления даже трястись перестала, Наташка, сидя на полу, размазывала кровавые сопли. Игнатов влез в сапоги, накинул фуфайку; подхватил из угла прихожки тесак, который точил вечером.