В диспуте с Миллером источником аргументов Ломоносова стал устаревший и во многом неточный “Синопсис” 1674 года. Но вдохновляли его скорее идеи этой книги, а не факты. Книга о происхождении русского народа нашла в России не только издателей, но и читателей, которые оценили в ней именно фокус на родословной нации, а не только государства и династии. Ломоносов хотел, чтобы академия сделала “Синопсис” общим учебником истории. Принимая на веру историческое объяснение истоков “славено-русского” народа, Ломоносов поддался мифу о единстве велико-и малороссийских наследников Киевской Руси, отделяющему их от европейского Запада.
Новая общерусская нация обрела свою историю. Следующим шагом стало обретение общего литературного языка. Петровские реформы открыли Россию для влияния западной культуры и проникновения иностранных слов (главным образом из немецкого либо через немецкий). Другим, не столь явным европейским новшеством стала практика, когда литературный язык искал основу в языке разговорном. До этого времени литературный язык опирался на церковнославянский – язык, созданный средневековыми проповедниками для обращения славян в христианство, позднее он использовался как язык богослужений и книг в православных славянских землях. Он объединял Великую, Малую и Белую Русь, но принадлежал прошлому, а не будущему. Созданной Петром бюрократии нужен был секуляризованный язык для управления государством. Язык подьячих московских приказов, сложившийся также на основе церковнославянского, для этих целей не подходил. Петр ввел упрощенный “гражданский” шрифт и призывал подчиненных и переводчиков западных книг писать просто, избегая церковнославянской вычурности.
Но всплеск патриотизма при Елизавете остановил упадок церковнославянского, который вдруг оказался не символом религиозного традиционализма и старозаветности, а краеугольным камнем национальной идентичности и знаком подлинной “русскости”. Как и спор о происхождении Руси, диспут о будущем языка начали в Академии наук. На поединок вышли два русских поэта и драматурга – Василий Тредиаковский и Александр Сумароков. Ломоносов выступил в роли арбитра. Тредиаковский вначале поддерживал движение к изменению литературного языка, сближению его с разговорной речью. В правление Елизаветы он передумал и гневно вопрошал: “На что же нам претерпевать добровольно скудость и тесноту французского, имеющим всякородное богатство и пространство словенороссийское?”17 Сумароков же был критически настроен по отношению к церковнославянскому, точнее сказать “киевскому”, наследию русской литературы. О Прокоповиче он писал:
Разумный Феофан, которого природа
Произвела красой словенского народа,
Что в красноречии касалось до него,
Достойного в стихах не создал ничего18.
Осенью 1748 года Сумароков представил в академию свою драму “Гамлет” для отзыва перед публикацией. Тредиаковский, один из профессоров, указал на стилистические недостатки: “Везде рассеяна неравность стиля, то есть, инде весьма посла-венски сверх театра, а инде очень по-площадному ниже трагедии”19. Отзыв стал поводом для открытого конфликта Сумарокова и Тредиаковского. Ставкой было не только место на вершине растущего русского литературного Олимпа, но и судьба будущего русского языка, на котором будут написаны новые творения. Тредиаковский отстаивал высокий стиль, укорененный в церковнославянском, Сумароков же хотел максимального приближения словесности к разговорной речи.
Ломоносов занял компромиссную позицию. Он считал, что церковнославянский и впредь должен служить фундаментом русского литературного языка. Подобно Тредиаковскому, он видел корни русского языка в Киевской Руси и превозносил его за “богатство к сильному изображению идей важных и высоких”20. Хотя Ломоносов защищал “славенский” язык и лингвистическую традицию, с ним связанную, он также стремился адаптироваться к новому веянию, пришедшему с запада, а именно – к движению в сторону разговорной речи. Ради примирения этих подходов он предложил теорию трех “штилей” (стилей). Каждому из них полагался свой литературный язык (“род речений”). Высокому стилю, употребимому для героических поэм, од и торжественных речей, – церковнославянский и литературный русский. “Посредственный”, которым следовало писать драмы, опирался на разговорные язык, но без вульгаризмов, не опускаясь в “подлость”. Низким можно писать комедии, в которых допустимы простонародные слова.