Украина неустанно поставляла кадры для государственного аппарата. Представители молодого поколения казацкой старшины – вроде Александра Безбородко и Петра Завадовского, – попадая на глаза государыне, делали в Петербурге блестящую карьеру. Безбородко стал секретарем Екатерины II, а позднее – создателем внешней политики империи. Александр I при учреждении министерств поручил Завадовскому народное просвещение. Прозападно настроенные выпускники Киевской академии были нужны, как когда-то Петру I, императрице, объявившей Россию европейской державой. Но если император в новую столицу вызывал архиереев, то императрица – светских. Благодаря знанию латыни, полученному в Киевской академии, они с блеском овладевали медициной. При Екатерине “малороссов” среди врачей было вдвое больше, чем великороссов.
Немало украинцев по происхождению мы видим и в интеллектуальной элите России. Среди издателей первых журналов – трое уроженцев Гетманщины: Григорий Козицкий, Василий Рубан и Федор Туманский. Козицкий, один из секретарей Екатерины, при ее поддержке издавал журнал “Всякая всячина” (1769–1770). Рубан в 1772 году основал “Старину и новизну”, также продержавшуюся год, Туманский – намного позднее – “Российский магазин” (1792–1794), первый исторический журнал в империи. Они принадлежат к числу первых российских “националистов” – тех, кто формировал зарождавшуюся русскую идентичность по западным лекалам, но в противовес Западу. По некоторым оценкам, половину екатерининской элиты, развивавшей идею русской нации, составляли именно “малороссы”.
Ранней осенью 1772 года российская армия, следуя плану Захара Чернышева (вице-президента Военной коллегии), перешла польскую границу и развернулась вдоль Днепра и Западной Двины. Могилев, Мстиславль, Витебск и Полоцк увидели русские войска впервые с середины XVII века, теперь же оказались под властью России. Захват Восточной Белоруссии стал частью процесса, известного в историографии как Первый раздел Речи Посполитой, совершенный в 1772 году Россией, Австрией и Пруссией.
Такое развитие событий можно было предвидеть уже в 1762 году, во время празднований в Москве по случаю коронации Екатерины. Среди прочих речь произнес и архиепископ Георгий (Конисский) из Могилева, который приехал в Москву из Речи Посполитой, на территории которой располагалась его епархия. В последний день церемоний, 29 сентября, глава единственной православной епархии в Польше и Литве умолял императрицу защитить преследуемую католиками церковь. Убеждал, что бог сохранил Екатерине жизнь и для того, чтобы она была защитницей веры и отечества не только внутри России, но и за ее пределами. “Между подданными народами вашего императорского величества, о всерадостнейшей коронации торжествующими, приносит и белорусский народ чрез меня, подданника вашего величества, всеподданнейшее поздравление”7, – произнес иерарх. Рассуждения о религиозном единстве верующих России и Речи Посполитой уже давно закрепились в общественном дискурсе в России. Но вот идея причислить к подданным императрицы (реальным или потенциальным) белорусский народ была чем-то абсолютно новым и непривычным – об этом не вспоминали с середины XVII века.
Молитвы Георгия, ходатая за “белорусский народ”, были услышаны – в 1772 году российские войска заняли восточную часть Великого княжества Литовского и Польскую Лифляндию. Могилевцы день и ночь звонили в колокола, празднуя присягу Екатерине II. В марте 1773 года епископ лично благодарил царицу в Петербурге за то, что несколько месяцев назад казалось несбыточной мечтой: “Находясь я ныне между сим народом, нахожусь, кажется, между Израилем от Египта исходящим, между пленом сионским от Вавилона возвращающимся, между христианами времен Константиновых”8. Императрица не только защитила страдавший от поляков белорусский народ, но и распространила на них свою власть. Конисский и его прихожане стали подданными Российской империи. Тем не менее благодарить за освобождение из “египетского пленения” архиерею следовало другого правителя. Истинным избавителем был Фридрих II – король прусский, а не русский.
После Полтавской битвы 1709 года Петр I получил контроль над Речью Посполитой, она стала частью российской сферы влияния. Следовательно, любое отчуждение земель Речи было невыгодно России. Однако разделение польско-литовских земель было в интересах других европейских держав. Такая конфигурация сохранялась и далее. Поэтому Петербург желал уберечь владения Варшавы от захвата немецкими соседями. А вот те как раз и зарились на польские окраины. Гогенцоллерны мечтали захватить Западную Пруссию, бывшую частью Речи Посполитой, чтобы соединить Восточную Пруссию с Померанией и Бранденбургом, и предпринимали попытки разделить шляхетскую державу еще в начале XVIII века. Слабая Польша была желанной добычей для мощных соседей, которые рассчитывали решить свои проблемы за ее счет. Российская империя могла противостоять их притязаниям лишь какое-то время.