Я чуть скривила губы.
Все это Небо, Хранители и прочая хрень…
Как-то тяжело доходило до меня понимание, что существовали связи, которыми соединялись те. Что Хранители чувствуют свое Небо, а оно их. После лекции о Пламени Маргарита рассказывала о делении и ролях, но меня это мало волновало, ведь я собиралась оставаться одиночкой, а не влезать в чью-то Семью на какую-либо роль.
И лишь вчера я узнала, наконец, какой тип Пламени у меня. Маргарита так долго это скрывала…
Но… я не чувствовала ничего. Разве что к Сергею, но он мой друг, и я на самом деле волновалась за его благополучие, каким бы порой тот не был идиотом.
Инна… маленькая девочка, которая с восхищением смотрела на меня. Я лишь заботилась о ней, ибо так должно быть.
Павел… он весь обед упорно утверждал, что мой Дождь. Но я не ощущала к нему никакой привязанности, лишь брезгливость и отторжение, а парень словно хвост бегал, чем неимоверно раздражал.
И Маргарита… единственное, что я к ней чувствовала — это ненависть. За ее попытки контроля и цепей.
Даже одна мысль заставляла что-то вспыхивать в груди, и этот безумный поток ярости несся по венам сжигая последние остатки самообладания.
Я тяжело выдохнула воздух и прижалась лбом к холодному стеклу, чтобы хоть немного ослабить пыл.
Доехали мы до вокзала в молчании, и двинулись до приюта так же в тишине.
Я все ожидала, когда Маргарита пригонит верных псов за мной, но два дня выходных прошли в напряженном ожидании, и меня никто не беспокоил.
Совсем не верилось, что женщина отступила, скорее ей не дали или помешали, и я даже догадывалась кто. Пока в среду, возвращаясь после занятий в школе, дорогу в неположенном месте не преградил черный джип, включив аварийки.
Я уже напряглась, готовая послать людей Лебедевой, пока водительское окошко не опустилось.
— Ну? Чего стоишь? — Скуало, или как его там звали, напряженно посмотрел на меня и кивнул на заднее сидение. — Тебе отдельное приглашение нужно?
Хотя и его тоже можно было послать дальним пешим маршрутом.
Свела брови, а в груди знакомом вспыхнуло.
С какого хера мне кто-то что-то приказывает?! Опять?
Я скривила губы и отвернулась, продолжив путь. До приюта оставался буквально один квартал и перекресток.
За спиной раздался шорох шин, и черный джип пронесся мимо.
Не думала, что помощник отца так легко отстанет, и, пытаясь побороть волнение, я сжала в карманах куртки кулаки, понимая, что там, где могла найти убежище, теперь его могло и не быть.
Какие они быстрые…
Как я и думала, знакомый джип уже пустым стоял перед входом в здание. В самом здании в холле воспитанники детского дома с большими глазами смотрели на меня и перешептывались, отчего невольно стиснула зубы и опустила взгляд в пол.
Конечно, в приют часто приходили семьи, которые решали усыновить или удочерить детей, и многие воспитанники с плохо скрываемым любопытством следили за взрослыми, что посещали кабинет директора, а после общались с детьми в свободные часы.
Но сейчас внимание и переполох, вызванный приездом иностранцев, был слишком заметным и ярким.
Стащила с головы шапку, разлохматив черные волосы, и даже попытка как-то уложить их не принесла успеха, судя по зеркалу в коридоре.
Я не успела завернуть на лестницу в сторону крыла с жилыми комнатами, как навстречу выскочил десятилетка Андрей. Он с трудом остановился, чуть не влетев в меня, а я успела вытянуть руку, схватив мальчишку за плечо, чтобы не дать упасть.
— Привет, Вик, — протараторил рыжий мальчик, выровнявшись. — Там это, Юлия Михайловна просила, чтобы ты зашел, как вернешься. Там кажись, это… тебя забрать хотят, — и голубые глаза засверкали от восторга.
Нет. Они не завидовали. И шептались не потому, что желали зла. Совсем нет.
Воспитанники детского дома наоборот радовались, но не лезли ко мне с поздравлениями, а делились впечатлением в стороне. Признаться, мало кто вообще был уверен, что меня кто-то присмотрит, за мой скверный характер и мгновенную вспыльчивость.
Сдерживая раздражение, я, расстегнув теплую куртку, направилась в кабинет директора. Уже на подходе были слышны голоса, доносившиеся из-за двери, а особо любопытные детишки пытались подслушать, о чем именно речь. Заметив меня, тройка девчонок отпрянула от щелки в двери и понимающе заулыбались, давая подойти ко входу. Стараниями этих сплетниц все новости как всегда быстро разлетятся по приюту.
Для приличия я постучала.
Юлия Михайловна была, наверное, единственной из взрослых, в обществе которой я могла сдерживать дурные порывы. Я испытывала к ней нечто вроде уважения и благодарности, ведь она тратила силы и время, чтобы помочь с адаптацией. Общалась и работала над моими проблемами и всегда улыбалась мне.
Как и сейчас, стоило после короткого разрешения переступить порог, как женщина тепло улыбнулась и предложила сесть на стул в стороне от двоих мужчин.
Я скинула куртку на спинку и бросила рюкзак у ножек стула, рухнув на него, и в ожидании уставилась на директора. На соседей я даже не глянула — больно надо.
А ведь даже у Юлии Михайловны нет власти как-то остановить это и не дать отцу меня забрать…
Я недовольно поджала губы и нахмурилась.
Во взгляде женщины скользило понимание, но она действительно ничего не могла сделать.
А вот я не понимала одного — зачем я нужна этому Занзасу? Оставил бы дальше все как было, но нет, он взялся за опекунство. Зачем?
Раз уж так, то придется его спросить прямо как выдастся момент.
— Вик, я, полагаю, что ты уже в курсе об… — начала женщина, но я ее перебила.
— Да. Были мысли на такой исход.
Директор кивнула и вздохнула, посмотрев на картонную папку, что лежала раскрытой перед ней.
— Что ж, тогда оставлю вас поговорить, — Юлия Михайловна окинула нас внимательным взглядом, поднялась из-за стола в намерении выйти из кабинета.
Небольшая традиция между детьми и теми, кто их брал в семью. Я считала это глупым, ведь, если решил забрать ребенка, то забирай, а не пользуйся последним шансом, когда все еще можно отменить, не тратя еще больше времени.
И я не считала, что те десять минут, которые нам дали, что-то изменят в чужом решении, если этот Занзас буквально за пару дней устроил все.
К удивлению, подручный отца тоже ушел из кабинета, оставив нас двоих. Перед этим он что-то весьма едко бросил мужчине на итальянском.
Видимо, это тот самый момент, когда следовало задать очень важный вопрос.
— И зачем тебе это? — я смотрела на одну из фотографий на стене, где была запечатлена группа воспитанников, что три года назад участвовали в районном музыкальном конкурсе, заняв второе место.
Тяжелое молчание было ответом.
Что вызвало раздражение и желание что-нибудь кинуть в человека, сидевшего по правую руку в паре метров от меня.
— Посмотри на меня, — тихо, но с каким-то утробным рыком, приказал мужчина.
Я, нехотя повернула голову, кинув недовольный взгляд.
Он сидел расслабленно на стуле с таким видом, будто был самим королем, которого ни капли не смущала скромная, но чистая обстановка. Занзас казался лишним элементом в помещении, ярко выделяясь черным и мощным пятном.
Он был уверен в себе и своих силах. Знал себе цену.
И такое поведение безумно злило.
Хотелось назло выбить почву из-под его ног, чтобы увидеть в карих глазах растерянность, хоть на мгновение, а не странное и непонятное внимание, которым сверлил меня с тех пор, как вошла в кабинет.
— А теперь посмотри в зеркало, — голос у мужчины все такой же тихий, но в глубине ощущалась неясная сила и угроза, от которой невольно пробегал холодок по спине.
Зеркало висело в стороне от двери. Юлия Михайловна явно использовала его по назначению, поправляя свой внешний вид. Я неуверенно покосилась на названный предмет, как бы спрашивая — серьезно ли Занзас?