Что же там произошло?..
— Ты живой?.. — еле слышно пробормотала Вика, со страхом смотря в пылавшие глаза отца.
Занзаса прошибло осознание.
Она застала его смерть.
Там, в будущем, пока Реборн призвал взрослую версию, юная застала смерть отца.
Мужчина прикрыл глаза и сглотнул — сдерживаться становилось все труднее.
И ведь старшая ни граммом не показала своего состояния, отвлекая их незначительными мелочами и ослабляя бдительность. Ей ведь тоже было наверняка херово. И страшно. Что младшая она увидит такое.
Очень не вовремя Реборн влез с экспериментами.
Очень…
День у них явно выдался насыщенным.
Да и с появлением дочери забот и обязанностей прибавилось столько, сколько их было, когда он только захватил Варию и разгребал бардак, который остался после Тира. Не думал он, совсем не думал, что от ребенка может быть столько проблем, пусть тому и четырнадцать лет.
Неужели Тимотео так же с ним мучился в его подростковом возрасте?.. Разве что старик и пальцем не шевелил, чтобы хоть как-то разогнать страхи и опасения сына, и тому приходилось самому копаться и разбираться в себе, задаваясь вопросом — «что со мной не так?».
Только сейчас Занзас не собирался игнорировать проблемы дочери. Не такие, которые могли сломать ее. А для закалки характера будет Реборн и его тренировки.
— Да, — тихо и спокойно ответил Занзас, несмотря на бурю внутри. Он старался говорить уверенно, подкрепляя слова Гармонией, чтобы дочь расслабилась и чуть успокоилась, а истерика прекратила душить ее. Сейчас для нее центром был он, и он должен был ей помочь. — Это было будущее. Но будущее всегда можно изменить.
Вика заторможено кивнула.
— Я запомню, — пробормотала девочка и с трудом разжала пальцы, которыми стискивала рубашку отца. — Я запомню этот день. Этого не случится.
Занзас не знал, что именно увидела Вика, не знал, какие именно были обстоятельства и события за те пять минут. Но казалось, что это было не зря — интуиции он доверял. Возможно, на память и был расчет. Запомнить и предотвратить.
Когда-то ведь и Саваду так вызывали в будущее, чтобы он увидел и предотвратил…
— А теперь тебе надо в душ и в постель, — проговорил Занзас и успокаивающе погладил девочку по голове.
Она недоуменно опустила взгляд на руки, покрытые чужой уже запекшейся кровью. На рубашку отца, еще недавно белую, то теперь в бурых следах из-за нее.
— Блядь, — пробормотала девочка, понимая, что и ее рубашка, и брюки тоже в крови, хоть на черном было и не заметно.
В дверь постучали.
Суперби отстранился и чуть приоткрыл, проверяя, кого принесло. На пороге стояла растерянная Лебедева, а из-за ее спины выглядывала взволнованная Инна. Так же в гостиной собрались и Сергей с Колей, и если первый обеспокоено мерил комнату шагами, то второй, скрестив руки на груди и постукивая пальцами по локтю, стоял у окна. На диване сидел Реборн и хмурился, а Джустину нервно ерзал в кресле.
— Вы, зайдите вдвоем, — строго произнес Занзас и поднялся с кровати, оборачиваясь к вошедшим.
Лебедева подхватила Инну под руку и скользнула в спальню. Суперби закрыл за ними дверь и снова встал подпирать ту.
— Поможете, — взглядом указал на Вику. — Ей надо в душ.
Девочка удивленно распахнула глаза, смутилась, а следом ее затопило возмущение.
— Я в силах… — та приподнялась с места, но отец положил ладонь ей на макушку, надавив и посадив назад на кровать.
— Приказ, — глаза Занзаса блеснули предупреждающим огнем.
Выглядел тот серьезно и звучал внушительно. Вика поджала губы, но ничего не сказала, лишь скрестила руки на груди, а потом поморщилась — мало приятных ощущений, когда рубашка пропитана чужой кровью. Но упрямо так и сидела.
— После душа ей надо уснуть, — обернулся мужчина к Суперби. — Спокойно уснуть.
Скуало просто кивнул, приняв к сведению.
Занзас вышел из спальни, оставляя дочь на других, и с раздражением посмотрел на присутствовавших в гостиной.
— Вы, — он имел в виду детей, — все собрались и быстро спать!
Как только мальчишек будто ветром вымело из гостиной, мужчина налил из графина воды и залпом выпил. Посмотрел на пустой стакан и от души швырнул в стену, сбрасывая скопившуюся злость. Но этого явно было мало.
— Надеюсь, оно стоило того, — процедил Занзас, мазнув гневным взглядом по спокойному Реборну.
Киллер вскинул бровь — он не знал, что там произошло, и явно ждал пояснений. Признавать ошибки Реборн мог только не вслух и со скрипом мысленно, если оно того действительно стоило. Сейчас он не ощущал себя хоть как-то виноватым.
Но развеивать любопытство бывшего аркобалено Занзас не собирался. Это касалось только Вики, и ей решать, кому рассказывать, а кому — нет.
Но гнев мужчины это никак не усмирит, и в стену полетел уже сам графин.
Занзас тяжело выдохнул, нащупал рукоять пистолета на бедре и крепко сжал. Оставался только зал для тренировок внизу, и выдержит ли он его ярость…
Прежде чем уйти, босс Варии обернулся и посмотрел на Реборна.
— В школу она завтра не идет, и… Больше такие эксперименты с переносом не проводить, — прорычал мужчина и громко хлопнул дверью.
Киллер нахмурился и спрятал глаза за полой шляпы.
Похоже, там действительно случилось что-то серьезное…
***
Просыпаться было тяжело.
Неимоверная усталость и чувство опустошенности затопили тело и не хотели отпускать.
Я приоткрыла глаза, которые нещадно горели, будто и не спала вовсе, и посмотрела на задернутое портьерой окно. В комнате было темно. Нашарив рукой на прикроватной тумбе телефон, активировала его и с недоумением, чуть прищурившись от ударившего света, уставилась на экран.
09:38.
Это…
Мне же вроде в школу надо было…
Отменяется?..
Рядом кто-то завозился.
Я повернулась и подсветила телефоном, с удивлением заметив Инну, которая по самую светловолосую макушку укрылась одеялом, спасаясь от света.
Нахмурилась, не понимая причины ее ночевки, но не дергала девочку, просто встала и направилась в ванную.
Из зеркала на меня смотрело довольно бледное отражение с тусклыми глазами и поджатыми губами. Растрепанные волосы, которые с трудом удалось более-менее причесать — ложиться спать с мокрой головой плохая идея.
Вчерашний день был… очень трудным.
А вечер выкачал последние силы.
Я крепко стиснула край раковины, разглядывая свое лицо.
Неужели я так к нему привязалась за это время, что мне… было так больно? Что мне до сих пор больно? И от одной мысли и картины, застывшей перед глазами, стискивает горло, а внутри поднимается горечь?
Вскинула в тщетном вопросе брови, с тоской глядя себе в темно-карие глаза. Тяжело и судорожно выдохнула и подставила ладони под холодную струю воды, быстро умываясь.
Это странно и неправильно. Я ведь не могла так быстро привыкнуть?
Или это просто был страх, из-за того, что увидела его смерть? Это и не оставило равнодушной?
Тогда почему я безучастно восприняла смерть матери и не страдала от потери? Потому, что знала, чувствовала, что она не любила меня, я была ей в тягость, и она особо и не скрывала, что хотела избавиться от меня? Да, она как-то заботилась обо мне, я была одета, обута и накормлена. Но от воспитателей в приюте за четыре года получила больше тепла и участия, чем от матери за пять лет жизни. Она делала, ибо была обязана, но в действиях не было искры и чуткости.
А за десять дней с отцом я ни разу не ощутила от него лжи или масок, как это бывало с матерью, лишь своеобразную заботу и довольно справедливую строгость? Да он же интересовался мной! Ему было интересно, чем я жила! Ему просто важно это знать. Как и волнение о моем здоровье.
Это странно… и это не оставляло равнодушной, задевая что-то внутри.
Но это же неправильно!
Я расстроено ударила кулаком по раковине и закусила губу, из-за тупой боли в руке.